«Святая инквизиция» в России до 1917 года - [47]
«Как на Западе перевод Библии на новые языки внес новые элементы в жизни народов и породил разные религиозные течения.., так нет ничего удивительного, что перевод Библии на русский язык расшевелил пробу–женное уже народное сознание…» [296].
«Освободив народ, мы должны были дать здоровую пищу для его ума и сердца…» [297].
«Сначала стремление к духовному возрождению в народе сказалось в склонности к аскетизму, и в период, предшествовавший освобождению крестьян, заметно было усиленное хождение по монастырям; многие ударились в крайний мистицизм и примыкали к общинам отщепенцев–мистиков…» [298].
«Освобождение народа от крепостного гнета и пробуждение народного самосознания в сфере религиозной этики нарушило и в этой области вековечный сон: и здесь, вместо того, чтобы проникнуть вглубь вопроса, анализировать новое явление, и, став с ним лицом к лицу, призвать свою совесть к ответу, — на что не хватило ни мужества, ни порядочности, — стали обвинять немцев–баптистов, которые тогда действительно пошли навстречу этому пробуждению, желая помочь народу выбраться из непроглядной тьмы» [299].
Не менее сложен вопрос о великосветских салонах, и недоумение было где искренним, где казенным.
«…Где же причина такого странного явления, каким образом этот слой (аристократия. — А.Б.) мог служить почвой для сектантского движения?» [300].
Протоиерей Орнатский, явно настроенный против пашковцев (Санкт–Петербург) отвечает: «Почвою было — после многих лет неверия или формализма и холодности в деле веры (это на «святой Руси». — А.Б.) — искание ее, толкование духа по глаголам вечной жизни. Таково было настроение многих по рождению православных людей — высшего столичного общества в 70–х годах прошлого столетия, после увлечения отрицательными учениями» [301] — имелись в виду различные модные веяния, нигилистические в вопросах религии, или спиритизм.
Но вот приезжает в столицу Гренвилл Редсток в 1874 г., не имея богословского образования, без ораторского красноречия, прямо и просто, отчего многих с изысканным вкусом и коробило, задает вопросы как будто бы христианам и попадает в больное место Опустошенной души. Характерный пример с полковником В. Пашковым, богатым помещиком, личным другом Александра II, особняк которого стоял почти рядом с Зимним дворцом на набережной Невы. Когда жена Пашкова стала проявлять интерес к встречам с Ред–стоком, муж неодобрительно отнесся к ее увлечению. Когда же она пригласила англичанина к себе на обед, то Пашкову как воспитанному хозяину ничего не оставалось делать, как присутствовать. Заезжим гостем было сказано немного, но хозяин потерял покой и, вынужденный согласиться с правотой Евангелия, стал с этого времени одним, если не первым из высшего света, активным распространителем Новых Заветов и проповедником открывшегося ему учения Христа.
Граф А. Бобринский, полковник Почетного Корпуса и министр транспорта, решил аргументированно воспротивиться Редстоку и для этого, вооружившись Новым Заветом, стал готовиться опровергнуть несостоятельные, как ему казалось, ссылки Редстока на священные тексты. Но до диспута дело не дошло, потому что, возможно, впервые в жизни, граф прочел эти тексты осознанно, так, как они написаны, — и в результате последующая жизнь и состояние Бобринского были отданы на «благовесте», как было принято говорить.
Барон М. Корф, лорд–камергер императора; Е. И. Черткова, жена генерал–адъютанта царя; княгиня С. Ливен; граф Пален, министр юстиции; княжны Голицыны, со своей матерью княгиней Голицыной; князь Ливен, оберцеремонимейстер при царе; мать Великого князя Александра Иосифовна; жена графа Шувалова, начальника 4–го Отделения, т. е. Главного жандармского управления, графиня Е. Шувалова (во время преследований она проводила так называемые молитвенные собрания в подвале своего особняка); княгиня В. Гагарина… Всем этим титулованным особам было что терять, и тем не менее они шли на жертвы в силу их осознанного обращения к христианской вере.
Огонь разгорался, и скоро распространился по многим губерниям. О новом христианском явлении в Петербурге «толковали даже такие люди, которые не умели выговорить его имени…» [302].
Не станем отрицать — из всего можно сделать моду. «Между тем число последователей Редстока в Петербурге постоянно увеличивалось. Не быть редстоковцем в то время значило уронить себя в глазах общества и получить название «человека отсталого». Возражать учению английского лорда в частном доме было бы равносильно нанесению оскорбления хозяйке» [303]. Если учесть, что это писали в «Миссионерском обозрении», то понятно сознательное смещение акцентов, — журнал не был способен к объективной оценке в силу предвзятости. Для кого–то в том была лишь некая пикантность, экстравагантность, но для большинства это было серьезно. Процитированные слова напечатаны в 1898 г., вовсю действовал Закон от 1894 г. (мы будем о нем говорить специально), были репрессированные даже из числа приближенных ко Двору, а с простолюдинами вообще не церемонились; так что моды как таковой уже не было, а вот внимание к проповедям Евангелия было широким, это верно.
