Святая Инквизиция - [2]

Я вообще какая-то не такая… Странная. Моя семья — верные приверженцы Инквизиции. Мои друзья — тоже. Я учусь в лучшем художественном университете трех планет. За былые заслуги. Лучшая на курсе. Пример для подражания многих. Будущая звезда искусств! Талант! Гений!

На меня с моих картин смотрят чужие лица… Злые. Жестокие. Я рисую отступников. Восхваляю мучителей. Я творю Святую Инквизицию во всем ее блеске на обычном белом холсте! Гордые! Непобедимые! Идущие дорогой милосердия… Такие они у меня…

Мне тошно смотреть на это… Однако, я это рисую. Виртуозно. Удивительно в своем величии. У меня даже роспись специфическая… Стилизованная бабочка. Слабая и беззащитная. Но недаром же говорят — «Если на одном конце мира бабочка взмахнет крыльями, то на другом будет ураган». Только вот, бабочек тоже уже нет…

И еще… Никто не знает о моей другой росписи. Других картинах. За которые гореть бы мне на костре. Без суда и следствия…

На них — Свобода! Ангелы с кроткими лицами и простирающими к людям свои тонкие руки… Небо. В лучах восходящего солнца нереально смотрящаяся человеческая фигура, раскинувшая руки… Далекие миры, которых никто никогда не видел… Кружевные златоглавые церкви, которые уже больше ста лет, как пали под гнетом Инквизиции… И в самом углу вместо подписи одиноко горящая свеча…

Двойная жизнь. Двойное отражение. Только не знает об этом никто… и никогда не узнает, если повезет.

Звенит будильник. Мутными глазами обвожу свою комнату. Когда я только обустраивалась здесь, меня явно посетил призрак минимализма… Кровать у стены, встроенные в стены шкафы, письменный стол с компьютером последней модели и мольберт с тумбочкой для красок. Все. При условии, что комната у меня порядка сорока метров… Никаких картин на стенах (мне хватает тех, что я рисую), занавесок, ковров… Только голые стены, пол да огромные окна. И почти посреди комнаты стоят яркие желтые пушистые тапочки с ушками и глазками-бусинками…

Нехотя потягиваюсь… Ненавижу утро. Особенно такое, когда знаю, что впереди меня ожидает еще один тоскливый, скучный день. Такой же, как был вчера. И позавчера. И на прошлой неделе. И год назад. И два. И три.

Снова университет. Снова эти жуткие картины. Снова маска примерной ученицы почитающей Инквизицию… Как же мне это надоело…

Но мысли лучше оставить на потом. Сначала — душ. Ледяной и бодрящий. Хотя вряд ли это приведет меня в чувство….

— Надоело… надоело… надоело.

Голос, шепчущий одно это слово, как молитву, кажется чужим. А из зеркала на меня смотрю я. Мелкая для своего возраста… девчонка. С серыми невыразительными глазами и неровно подстриженной светло-русой челкой. Эдакая серая мышка… Во всяком случае так думаю я сама. Другие считают, что я довольно-таки привлекательна… и по-своему очаровательна. Может — да, может — нет.

Но одно я знаю точно — проснуться с утра пораньше для меня не возможно без чашки крепкого черного кофе! О, божественный напиток! Я преклоняюсь пред тобой! Без тебя, меня не было бы на первых парах, я заваливала бы половину экзаменов, а творчество! Все. Финиш. Не было бы никакого творчества…. Потому как писать то, что требуется по уставам все той же Инквизиции, можно только, если рядом с мольбертом стоит желтая дымящаяся кружка с черной субстанцией. Мои преподаватели с этим смирились… А куда им было деваться? Сонную неадекватную меня воспринимать в здравом уме и трезвой памяти невозможно. Никому. Вот такая я стерва… Нимб сдала в ломбард (Чистое золото, между прочим! Знаете сколько это в кредитках? Нет? Так я вам отвечу — много. Целая моя стипендия!), рожки спилила (Вот это было жалко до безумия! Как я рыдала в те моменты… Как убивалась!), крылья пустила на пуховые подушки (Зато сплю теперь — будто на облаке…), а хвост спрятала под юбку (Моя честь и гордость. С ним расстаться я не смогла. Да и не сумела бы… наверное…)!

Но шутки в сторону. Никто на занятия за меня не сходит, картины не напишет и не подтвердит почетное звание лучшей студентки и врага всех инакомыслящих…

Если бы не семья… Если бы не младший брат… Если бы не страх… То я не знаю, что было бы. Ушла бы в подполье. Присоединилась к сопротивлению. Начала жить по-другому. Или… умерла бы. Сейчас это очень просто сделать. Пара таблеток и все. И нет человека. Останется только серая могильная плита да несколько строчек выбитых на ней. И еще пустые речи на час. О погубленном таланте, молодой жизни, оставленном следе в истории… Глупо и пусто это все. Неинтересно.

Когда-то я даже резала себе вены. Просто чтобы понять… Зачем все это… И глядя на эту тонкую полоску утекающей жизни, я поняла, что во мне что-то сломалось. Что я больше никогда не рискну уйти из жизни так бездарно…

И поэтому я — живу. И борюсь с этой серостью, безликостью и одиночеством. И учусь рисовать так, как никто не рисовал до меня. И улыбаюсь в ответ на хвалебные речи директора. И скрываю свою вторую натуру.

Vivere militare est. Жить — значит бороться. Не смотря на то, что твоя жизнь рушится у тебя на глазах… Что ты теряешь себя в этом мертвом городе…

— Оля! Давай скорее! Поезд тебя дожидаться не будет!

А я и не заметила, что уже давно иду по улице… Собраннее надо быть, госпожа студентка! Собраннее! А то так и до костра не долго будет… Такого милого ярко сине-красно-желтого костра в окружении господ инквизиторов.