Святая и грешница - [3]
В современном Ватикане архивариус находит записи XV века, вышедшие из-под пера рассказчика и художника. Никто не видел этих документов, они исчезают неожиданно, так же как и появились. Были ли они в действительности или существовали только в голове архивариуса? Придумал ли он все это, чтобы оправдать себя и свой злодейский поступок? Со стороны автора совета нет, право ответить на вопрос остается за читателем. Но события и поступки героев, о которых повествуют документы, придают живость и красочность всему роману.
Правда, архивариуса они гнетут, он изнемогает от них? Он сидит в тюрьме и мирится с этим, потому что знал любовь? Или это бедняга, который лжет, чтобы спрятать свою неспособность любить?
Но сложность еще и в том, что, возможно, архивариус лжет и одновременно излагает более глубокую правду о современном европейском человеке. Как Сизиф, тащит он к вершине свою ношу — любовь. Многократно срываясь. И всегда начинает этот путь снова.
Что касается формы романа, то я использовал в ней отдельные эпизоды нашей истории, наших мифов и нашей литературы. К примеру: 3-го мая 1808 года картина с изображением Мадонны была увезена из Лигурии. Случайная дата в романе. Но эта дата касается картины Гойи «Расстрел повстанцев в ночь на 3 мая 1808 г.», одной из его важнейших работ. На ней изображена сцена казни, место действия — Испания в период наполеоновских войн. Религиозный тон картины сохраняется, так художники столетиями рисовали духовное, борьбу за освобождение души во имя веры. Гойя же создал политическую картину. Мечта о спасении веры заменена здесь мечтой о свободе, которая кажется недостижимой, но именно поэтому она и ценна, за нее стоит бороться. Нечто совсем новое в истории искусства.
Из Библии я взял мотивы, понятия и образы типа: Потоп, стены Иерихона, Благовещение, Иосиф. Из Шекспира пришел еврей Шейлок, а из Диккенса — Урия Хип. Внимательный читатель найдет в тексте также строки из книги Псалмов и лирических текстов Улава Булля.
Но я не хочу, чтобы читатель искал в тексте знакомое. Отдельные части книги сложены вместе подобно тому, как вся наша история подсознательно живет в нас целиком. Мы не можем воскрешать ее простым обозначением дат, перечислением наследников королей, но история — камертон в нашей жизни.
Точно так же обстоит дело с нашими сказками. Может, когда-то они были написаны неким поэтом, как легенда об Амуре и Психее, записанная Апулеем в его «Золотом осле» во втором веке нашей эры. Но на протяжении веков эта легенда видоизменялась, дополнялась и появлялась уже как новое произведение — во Франции как «Красавица и чудовище» мадам Лепри де Бомон, в Норвегии как народная сказка «Полярный медведь король Валемон». Более 1500 вариантов этой сказки о любви насчитываем мы в наши дни.
Сказка никогда не кончается. Она всегда как бы в развитии. Ее рассказывают и перенимают, дополняют, видоизменяют. И так без конца. Все это происходит незаметно, вбирая наш опыт.
Моя книга не только по форме восходит к сказке, в ней косвенно говорится о задачах сказки, о ее воздействии. Рассказчику отведена важная роль, но такая же по важности и роль слушателя, эти персонажи прошлого равноценны.
В сказке отражается опыт отдельного человека, соотнесенный с опытом человечества. Через устный рассказ смягчается неприятие близости слушателем. Признание сказки как действительности ведет дальше саму сказку. Слушатель как бы негласно передает свои знания рассказчику. В романе Рассказчик видит свою историю в ином свете, после того как он ее рассказал на базарной площади.
А художник-слушатель идет домой и рисует Мадонну.
Возможно, проще сказать, что они, если заглянуть поглубже, не только могут, но должны быть одно: рассказчик, художник и архивариус. Да, все четверо, если вспомнить о самом авторе.
На этом я заканчиваю свою речь о том, что я называю маленьким творчеством.
Еще важно: для меня больше смысла в том, чтобы поставить вопрос, чем на него ответить. Для меня удивление лучшее состояние человеческое. Возможно, после прочтения книги у читателя возникнут некоторые вопросы. Но так и должно быть. В этом суть познания бытия. Оптимистического познания. Идеальным для меня было бы всю жизнь стремиться к познанию, не достигая его. Если есть жизнь после смерти, я с большой охотой возьму туда с собой удивление неотвечаемого.
Меня несказанно радует возможность видеть мою книгу в русском одеянии. К сожалению, я не могу прочесть ее в таком виде. Но я полон смиренной гордости при мысли об издании ее на русском языке, языке Достоевского и Толстого. Я был очень молод, быть может, шестнадцати лет, когда впервые прочитал «Братья Карамазовы» и «Войну и мир». Я буквально проглотил их как в бреду, не различая смену дня и ночи. Это незабываемое переживание — узнать, что на свете есть такие книги.
Не проводя никаких параллелей и сравнений, я тешу себя надеждой, что и моя книга получит читателя в России. Приятное чувство.
РИМ 1989
Время чудес миновало
БОГ НЕ ЗАБЫЛ НАС — ОН ПРОСТО УСТАЛ ОТ НАС
Граффити коварно посмеиваются надо мной своей ядовитой отблескивающей желтизной. Я вижу их на стене всякий раз, когда подхожу к окну камеры и наблюдаю за утренней толчеей.
