Святая и греховная машина любви - [138]

— А я говорила тебе, что этот дом должен стать моим, — и ты согласился. А забавно, что дядя Эйдриан решил в конце концов взять с собой Лаки, правда?

— Да, очень трогательно. Он сказал, что хочет взять на память что-нибудь, «особенно дорогое для Харриет».

— Я, кстати, обратила внимание: ничего действительно ценного ты ему почему-то не предложил.

— При чем тут ценные вещи? Речь шла не о них. А все эти безделушки с ее стола я и так ему отдал.

— Ну и скупердяй ты, милый. Эй, что ты так сморщился?

— Больно, вот и сморщился! Ты, я смотрю, уже забыла.

— А, нога.

— Да, нога. Буду теперь до самой смерти хромать. Но тебя это, я вижу, не колышет.

— Хорошо хоть, что работа у тебя сидячая. И хорошо, что дядя Эйдриан увез этого пса с собой. Думаю, общения с собаками тебе хватило до конца жизни.

Блейз спасся чудом. Ему наложили на шею двадцать пять швов, ногу тоже прооперировали. До главных артерий Аякс все-таки не добрался: практически сразу же после того, как Блейз упал, из дома выбежали Пинн с Дейвидом и отогнали собак. К тому времени, когда подоспел Монти, худшее уже было позади.

В результате долгих и неприятных разбирательств Аякс, Панда с Бабуином, Лоренс и Ершик поплатились за свое преступление жизнью. Невинной жертвой пал также Баффи, который ни во что не ввязывался, а только стоял на лужайке и лаял. (Он всегда был трусоват и, когда другие собаки затевали что-нибудь рискованное, предпочитал отсидеться где-нибудь в сторонке.) Малыш Ганимед (бывший безусловно в числе виновных) спасся благодаря находчивости миссис Рейнз-Блоксем, которая уже давно поддерживала с ним некие тайные отношения и подкармливала его у себя на кухне; она просто зашла, взяла его на руки и унесла к себе, не дожидаясь, пока все разъяснится окончательно. Лаки (воистину счастливчик) тоже уцелел совершенно случайно. Оттого ли, что кардиганский корги еще не совсем влился в стаю или просто не успел привыкнуть к регулярным худхаусовским кормежкам, но он оказался гораздо предприимчивее остальных своих сородичей: осознав, что голод не тетка, он протиснулся через дыру в заборе и побежал обследовать содержимое мусорных ящиков Монти. В ходе этого достойного занятия он нечаянно завернул в гараж, а Кики, выезжая, нечаянно закрыла его там, предоставив ему тем самым железное алиби. (Кики предусмотрительно решила воспользоваться гаражом, чтобы Блейз не увидел ее машину перед домом Монти и не огорчился; она вообще была предусмотрительная девушка.) Таким образом, Лаки был обнаружен в гараже уже после случившегося и, естественно, признан невиновным. Блейз собирался вернуть его в Баттерсийский дом собак, но тут явился Эйдриан и узнав, что Харриет питала к корги особую привязанность, увез его с собой.

Харриет погибла во время перестрелки в Ганноверском аэропорту. Ее тело было изрешечено пулями, но она все же успела заслонить собой Люку и спасти ему жизнь. Блейз, которому Эйдриан сообщил о случившемся по телефону, немедленно вылетел в Германию и, вместе с останками жены, привез домой младшего сына, впавшего в состояние глубокого шока. С того страшного дня Люка не говорил ни слова, только молча смотрел на мир полными ужаса, блестящими, будто от слез, глазами. Он всех узнавал, но всех дичился и лишь жалобно отмахивался, когда родители пытались успокоить его или приласкать. Эмили долго плакала, но потом согласилась, что лучше все же отдать его в специальное учреждение для детей с нервными расстройствами. Смотревший его психиатр сказал, что случай не безнадежный.

Эмили переехала в Худхаус вскоре после похорон. Почти тогда же они с Блейзом тихо узаконили свои отношения в ближайшем бюро регистрации. В качестве свидетелей присутствовали Пинн и Морис Гимаррон. Блейз приглашал также Монти, но в ответ пришла открытка с наилучшими пожеланиями — и все. Как только Эмили вселилась в Худхаус, Дейвид перебрался обратно в Локеттс; Блейз, конечно, об этом знал, но не торопился улаживать отношения со старшим сыном. Успеется, думал он, вон еще сколько всего надо сделать, чтобы жизнь опять вошла в нормальную колею. В том, что она непременно в нее войдет, Блейз почему-то не сомневался — несмотря на апатию и болезненную усталость, владевшую им после смерти Харриет. В глубине души он ценил, что, пройдя через все, он все-таки остался невредим, — что он выжил. Когда выяснилось, что Харриет погибла, что ее бесцельно и бессмысленно застрелили какие-то люди, понятия не имевшие о его жизненных трудностях, и что проблема в одну минуту решилась таким немыслимым образом, Блейз был сначала ошеломлен невероятной случайностью, потом невероятной предопределенностью всего произошедшего. Он даже не мог поверить, что Харриет больше нет, что с нею покончено раз и навсегда. Смерть поразила его своей чрезвычайной чистоплотностью: только что человек был, и вот его уже не только нет — все за ним уже как будто убрано и прибрано. Когда первое потрясение прошло, он еще долго чувствовал себя больным и разбитым, но это чисто физическое состояние казалось вовсе не связанным с Харриет. В то же время он с суеверным страхом ждал чего-то еще, какой-то последней весточки от Харриет — письма, телефонного звонка — и, по старой неистребимой привычке, страшно тосковал по ней.