Святая Блаженная Ксения Петербургская - [6]

Вот как описывает ее отец С. Опатович:

«Происхождение Ксении Григорьевой никому не известно, тем не менее знают, что она была замужем за придворным певчим, Андреем Федоровым, состоящим в чине полковника. Но смерть рано разлучила ее с мужем, и она осталась двадцати шести лет вдовою. Погоревав по нем, она раздала все свое имущество бедным и, надев на себя платье мужа, щеголяла в нем под его именем в течение сорока пяти лет по Петербургу, не имея нигде постоянного пристанища.

Однако главным ее местопребыванием была Петербургская сторона, и преимущественно приход св. апостола Матфия. Ее именем долго называлась даже одна улица. Она пользовалась большим уважением среди тамошних жителей, в особенности у извозчиков, которые, завидев ее издали на улице, обгоняли друг друга и наперерыв предлагали ей свои услуги, будучи вполне убеждены, что кому удастся хоть сколько-нибудь провезти ее, то весь день будет счастье и он поедет домой с хорошим заработком.

И она удостаивала многих этим счастьем.

Говорят, что 24-го декабря 1761 года Ксения Григорьева ходила по улицам Петербургской стороны и говорила тамошним жителям: “Пеките блины, пеките блины… Вся Россия будет печь блины”.

Слышавшие это говорили, что этими словами она предсказывала смерть императрицы Елизаветы Петровны, которая умерла на другой день после ее предсказания.

Год смерти Ксении неизвестен, но, как надо предполагать, она умерла или в конце прошлого столетия, или в начале настоящего, конечно, приблизительно.

В двадцатых годах на ее могилу начал толпами стекаться народ, который, по горсточке, разобрал всю насыпь на могиле, ввиду чего сделали другую, но и ту разнесли. Пришлось положить плиту, которую, однако, разбили и по кусочкам несли по домам. Но, разбирая землю и ломая плиты, посетители оставляли на могиле денежные пожертвования, которыми и пользовались нищие.

Вследствие этого могилу обнесли оградой, а к ограде прикрепили кружку для сбора пожертвований, а потом, на собранную таким образом сумму, поставили памятник в виде часовни из серой отесанной скалы с железной крышей, двумя оконцами по бокам и железной дверью посередине, над которой и существует надпись “Раба Божия Ксения”.

Здесь же находится и кружка для сбора пожертвований. Половина собираемой суммы поступает и теперь в пользу попечительств о бедных духовного звания, а другая идет в церковь на неугасимую лампаду на гроб рабы Божией Ксении… “Кто меня знал, да помянет мою душу для спасения своей души”.

Такую надпись положил кто-то на могиле Ксении; но кто – неизвестно.

И нигде, как я уже сказал, не служится столько панихид, сколько на ее могиле. Побуждением к этому, как видно, служат рассказы о чудесах, совершавшихся по молитвам Ксении для тех, кто с верою помолился на ее могиле… Эти рассказы ходят по всему Петербургу, завозятся приезжими в провинцию и привлекают массу посетителей на Смоленское кладбище…»

Некоторые из этих рассказов приводятся отцом С. Опатовичем так:

«Однажды к одной помещице, фамилия мне неизвестна, приехала гостить ее близкая родственница, жившая в Петербурге и много слышавшая про Ксению. Вечером гостья долго про нее рассказывала, что слышала от других.

Хозяйка, ложась спать, помолилась за усопшую рабу Ксению и заснула. Но вдруг она видит во сне, что Ксения ходит вокруг ее дома и поливает его водой. Встав поутру, она рассказала свой сон родственнице, которая приписала этот сон впечатлению ее рассказа.

В тот же день утром, вскоре после их разговора, в двадцати саженях от дома загорелся сарай, в котором находилось около четырех тысяч пудов сена. Дому, конечно, угрожала большая опасность, однако же он остался цел и невредим».

Второй рассказ того же отца Стефана:

«Одна немка-лютеранка страдала сильной мигренью. Ее соседка по комнате, православная, пошла на кладбище, принесла оттуда земли, взятой на могиле Ксении, и посоветовала ей положить на больное место. Большая послушалась, приложила, и боль живо затихла. Когда боль успокоилась, немка отняла землю и положила в шкаф. Это было вечером. Через несколько минут она заметила, что вокруг земли появился какой-то странный свет, и в то же время шкаф как будто начал дрожать. Испугавшись, немка переложила землю на комод, и на нем повторилось то же самое. Она еще больше испугалась и позвала свою соседку; эта последняя, узнав, в чем дело, поставила в углу ее комнаты икону, положила подле нее землю и зажгла лампадку. Тогда свет исчез и все успокоилось».

Рассказ этот сообщен отцу Опатовичу самой немкой, которая свято уверовала всему случившемуся, и достаточно силен для поддержания в народе уважения к могиле Ксении.

Третий рассказ мы слышали от одного военного старичка, ныне уже в отставке, который, выйдя из часовенки и услышав наш разговор с кладбищенским сторожем, у которого мы спрашивали, кто и когда построил эту часовенку, подошел к нам и сказал:

«Часовенка эта, насколько мне известно, построена одним из старост, кажется, Марковым или Макаровым, на средства, пожертвованные народом. А что касается Ксении, то я могу вам рассказать маленький случай из моей жизни… Лет пятнадцать тому назад, когда я был помоложе – теперь мне около шестидесяти – я вознамерился определить своего единственного сына в одно из учебных заведений на казенный счет и для этой цели, с разрешения начальства, приехал из Западного края в Петербург. Подав прошение в несколько учреждений, я, к величайшему моему огорчению, отовсюду получил отказ. Горе меня обуяло, что постигла такая неудача, и, в отчаянии, я уже хотел уехать домой. Расплатившись в номере, где я остановился, я, сетуя на неудачу, рассказал о том хозяйке меблированных комнат, которая как-то вечером рассказала мне о Ксении. Женщина она была простая и поэтому попросту и отвечала.