Святая Блаженная Ксения Петербургская - [25]

– Бог с ним! – прошептала я. – Дети и муж мой живы: слава Создателю за их спасение! Но, Боже мой! Сколько же вам, сударыня, беспокойства наделали мы! – обратилась я к старушке.

– Ах, пожалуйста, не думайте об этом, – сказала она. – Квартира у меня большая, стеснить вы меня нисколько не можете, а детей я очень люблю, и, с Богом, живите у меня, пока вы оба поправитесь и снова устроитесь.

– Но где же находится муж мой?

– Внизу – у меня квартира в два этажа, – пояснила мне генеральша. – Ему делают перевязку, и он очень беспокоился о вашем раннем отсутствии.

– Я объясню вам впоследствии, где я провела это утро, – ответила я на вопросительный взгляд генеральши.

На другой же день я встала с постели, но муж пролежал две недели и после еще долго ходил на костылях.

В это время мы ближе познакомились с генеральшей и очень полюбили одна другую.

Она была вдова, добрейшая, святая душа. Когда-то имела детей, но потеряла их в раннем возрасте и с тех пор не могла равнодушно смотреть на ребенка.

Я рассказала ей всю мою жизнь, не скрыла и последнего моего горя, слабости мужа, передала ей и свое видение и где я была в роковое утро.

Выслушав меня, генеральша набожно перекрестилась и глубоко задумалась.

– А знаете что? – сказала она, посмотрев на меня. – Я вижу во всем том перст Божий. Надо же было случиться пожару в день памяти одного из моих детей, лежащих в Александро-Невской лавре! И вот мне Господь посылает живых, вместо мертвых, детей, а вам в лице моем – опору в тяжелой судьбе, и нам остается разумно дойти до указанной Господом цели.

– Вот что, – сказала она, помолчав, – у меня есть два имения: одно из них – небольшое – находится в N-ской губернии; не поедет ли муж ваш пока как конторщик или старший приказчик; там есть старичок управляющий, я ему напишу. Может быть, он там и поправится.

– Дай Бог, дай Бог, – прошептала я со слезами.

Муж мой с благодарностью принял предложение.

Со дня катастрофы он не пил еще ни одной рюмки, и я со страхом и надеждой ожидала, что будет дальше, призывая в душе рабу Божию Ксению.

Я рассказала ему о своем видении, он сильно побледнел при этом, но не сказал ни слова, а только сам предложил вместе поехать и отслужить еще раз панихиду перед отъездом нашим в деревню, куда мы вскоре и переехали.

Прошло несколько месяцев – муж не пил, прошел и год благополучно, и с тех пор уже восемь лет, а о прошлом не было и помина.

Но я замечу, что муж иногда очень задумывался, как будто его тяготила какая-то тайна или болезнь, и, зная его откровенный характер, я решила, что это болезнь, и, опасаясь последствий, однажды спросила его о причине. Муж страшно смутился и побледнел, встал, несколько раз быстро прошелся по комнате и затем с решительным видом сел против меня и сказал:

– В то утро, когда ты ходила на кладбище, я спал крепким сном, и что-то во сне видел страшное, будто звери какие-то меня окружили; я помню, что крикнул тебе, но ты не пришла, а явилась ко мне незнакомая женщина, с посохом в правой руке. Звери все сразу куда-то исчезли, а она обратилась ко мне и, стуча своим посохом, грозно сказала: «Нет здесь жены твоей, она у меня. Слезы матери ее затопили могилу мою. Брось пить! Встань! Твои дети горят!» И с этими словами она исчезла. Я вскочил, смотрю – тебя нет, дети спокойно спят, и я принял все это за бред моей больной головы, но не прошло и десяти минут после этого, как в кухне раздался отчаянный крик: «Горим!» Я вскочил, как полоумный, не столько от крика, как от страшной мысли о видении. «Дети горят», – вспомнились мне последние слова грозной женщины. Я схватил детей и бросился с ними в прихожую, но было уже поздно: дверь загоралась, тогда я бросился к окнам. Остальное ты знаешь.

– Вот почему, – добавил мой муж, – я особенно беспокоился знать: где ты была тогда утром, и когда я узнал, то сразу все понял, сотворил мысленную молитву, и с тех пор мне даже думать о вине противно, – заключил он свою исповедь.

Я была страшно поражена этим открытием.

Через год после нашего водворения в деревне умер старичок управляющий, и мужа моего генеральша назначила на его место, но вскоре за тем скончалась и сама, моя голубушка, Царство ей Небесное!

При этом воспоминании крупные слезы скатились по щекам рассказчицы; она тяжело вздохнула и продолжала:

– Старушка, с которой я была все время в интимной переписке, по духовному завещанию большое имение в Тверской губернии отказала племяннику своему, а это, где мы и сейчас, навсегда закрепила за нами.

И всему, всему этому мы обязаны молитвам Блаженной Ксении да моей матушке. Я узнала из дневника ее, который она оставила и приказала вскрыть не ранее, как исполнится мне тридцать лет, что отец мой в своей ранней молодости сильно пил, и что моя матушка через это много страдала, пока не научили ее добрые люди прибегнуть к помощи Блаженной Ксении, и что после того отец мой вскоре излечился от своей слабости и строго воспрещал даже иметь вино в квартире.

Тогда только я поняла, почему она так боялась за «пьяницу» мужа и почему советовала прибегать именно к Блаженной Ксении.

Точно чувствовала родительским сердцем, что дочке ее все это придется пережить и испытать собственным опытом!