Священные камни Европы - [49]

Тютчев писал: «Революция убила Карла Великого, Наполеон захотел его повторить… Наполеон — исполненная серьезности пародия на Карла Великого. Не имея сознания собственного права, он всегда играл роль и именно эта примесь чего–то суетного и лишает всякого величия его величие. Его попытка возобновить Карла Великого не только являлась анахронизмом… но была вопиющей бессмыслицей. Ибо она совершалась во имя революции, взявшей на себя миссию стереть последние следы Карла Великого».

В одном Тютчев бесспорно прав: революция убила Карла Великого. Идея империи и идея революции — диаметрально противоположны. Но для Тютчева такие феномены, как «Наполеон» и «революция» — абсолютные синонимы, и отсюда проистекают все его ошибки. Если основная идея революции — антихристианство, то нелепо же в самом деле видеть в Наполеоне главного богоборца эпохи. Наполеон, безусловно, генетически связанный с революцией и отчасти воплощавший в себе некоторые ее стороны, воплощал в себе одновременно и отрицание революции, а это уже роднило его с Карлом Великим, с идеей империи. Внутренняя двойственность, противоречивость Наполеона были причиной несовершенства его империи, и все–таки это была империя, а не «исполненная серьезности пародия».

Когда железные каре императорской гвардии, которым не могло противостоять ни что живое, утюжили Европу вдоль и поперек, ни кому и в голову не приходило, что это всего лишь пародия — ни чего серьезного. Когда он раздавал королевские короны как хотел и кому хотел, ни кто украдкой не хихикал, все тот час признавали лигитимность новых королей. Когда все монархи Европы, принадлежавшие к древним династиям, дружно, чуть ли не хором признали его императорский титул, вряд ли он «не имел сознания своего права». А в поведении всех монархов по отношению к нему тогда бесспорно была «примесь чего–то суетного». Но было ли нечто суетное в том, что от одного движения его мизинца с карты исчезали государства и появлялись новые? В последний раз так «суетился» Карл Великий.

Он «всегда играл роль»? Роль играла прусская королева Луиза, кричавшая: «Для того, чтобы разогнать жалких французов, не нужны сабли, достаточно будет палок», а потом чуть не на коленях умолявшая Наполеона не наказывать Пруссию слишком сурово. Роль «императора священной Римской империи» играл Франц — Иосиф — вот уж воистину классическая пародия. Роль «рыцарей веры» играли жалкие мальтийские рыцари — пародия на древних рыцарей–монахов. Роль «победителя Наполеона» играл царь Александр, не выигравший у Наполеона ни одного сражения.

Наполеон играл роль? Да, это был прекрасный трагический актер. Но он был одновременно и драматургом, и режиссером, и директором театра.

Пусть наполеоновская монархия, не основанная на принципе Божественного права, была лишь полумонархией, но орлы его легионов парили так высоко, от него исходила такая аура власти, что не возникало сомнений — империум у него в руках. Из всех монархов той поры он выглядел в качестве монарха наиболее убедительно. Наполеон реализовал десятикратный максимум того, на что была способна Европа в XIX веке, а ущербность его монархии проистекала скорее из пороков эпохи, чем из его личных качеств.

Император дал удовлетворение естественному монархическому чувству, которое дремало в груди французов, но уже не могло быть удовлетворено жалкими Бурбонами. Когда французы кричали: «Да здравствует император!», из их груди рвалось: «Мы хотим быть подданными великого монарха, мы не склоним головы перед убогим подагриком Луи, который тужится сыграть роль короля». Подлинная монархия — не в теории, она — в душах подданных, и в этом смысле наполеоновская монархия содержала в себе нечто очень подлинное, настоящее, хотя, увы, сильно разбавленное грязными демократическими примесями эпохи.

Мы должны быть благодарны Тютчеву за то, что он, как ни кто другой, умел подняться над хаосом исторических фактов, и обозначал самую суть политических явлений, более того, он вскрывал их мистическую суть, то есть указывал на подлинные духовные причины противоборства различных сил. Ведь чаще всего за мясом не видят скелета, потому что мясо — снаружи, а скелет — внутри. Тютчев, исследуя борьбу чистых принципов, очень четко прочертил основные линии скелета, но не бывает безупречных методов, и вот он начинает игнорировать сам факт существования мяса, то есть невероятное разнообразие исторических фактов. Не потому ли его трактат, обещавший стать блестящим, так и остался в конспекте? Далее надо было наращивать на скелет чистых принципов реальное историческое мясо, а от этого стройность принципов могла сильно поколебаться.

Итак, Тютчев считает, что империя в мире может быть только одна, при этом империи не исчезают, а передаются. Византия передала «империум» России, с тех пор только Россия есть подлинная империя. Отсюда его утверждение: «С появлением России Карл Великий стал уже невозможен». Поэтому «империя на Западе всегда являлась не чем иным, как узурпацией». То есть узурпацией русского монопольного права на создание империи. Теперь понятно, как смешен Наполеон со своими «имперскими амбициями». У него не было права на создание империи просто потому, что это право было у нас, а он так нелепо тужился и пыжился.