Священные камни Европы - [38]

Довольно здравое суждение для не слишком религиозного молодого человека. Такой образ мысли может остановить человека на самом краю духовной пропасти. При этом Наполеон предпочел умолчать, что его любимый «папа Карло» был как раз безбожником. Юноша, видимо, полагал, что это не тот факт семейной истории, которым стоит гордиться, и под отцом, очевидно, разумел второго отца — дядю Люсьена.

Отношение Бонапарта к религии в полную меру проявилось во время Египетского похода. Этот поход начался с завоевания острова Мальта, который тогда принадлежал Ордену святого Иоанна Иерусалимского, то есть рыцарям–госпитальерам. Наполеон написал епископу Мальты: «Я не знаю человека, более почтенного и заслуживающего уважения, чем священник, который, проникшись подлинным духом Евангелия, уверен в том, что долг его требует послушания светской власти и поддержания мира, спокойствия и единения среди своей паствы».

В этой витиеватой фразе молодой генерал выразил тот главный принцип отношения к религии, которого всегда придерживался, уже будучи императором: власть гарантирует уважение к Церкви, духовенство должно гарантировать не только полную покорность, но и верную службу власти.

На Мальте Бонапарт приказал закрыть монастыри, оставив лишь по одному для каждого монашеского ордена, которых там было несколько (кроме госпитальеров, например, орден кармелитов). Богатства монастырей были конфискованы.

Спустя 18 лет, на острове святой Елены, император сказал, что он вообще был противником монастырей, как бесполезных заведений, способствовавших деградирующей праздности. Однако, он допускал, что существуют некоторые доводы в их пользу. По мнению императора, золотая середина заключается в том, чтобы относиться к монастырям с терпимостью, обязывая их обитателей быть полезными для общества и позволяя им давать монашеские обеты только на один год.

Как видим, и в конце жизни император демонстрирует полное непонимание того, что такое монашество, то есть за всю его жизнь не нашлось ни одного человека, который объяснил бы ему, что монашеские молитвы способны удержать мир на краю пропасти, по сравнению с чем какая–то заурядная «общественная польза» очень мало значит. Но не будем забывать, что перед его глазами были католические монастыри рубежа XVIII–XIX веков, в которых, вполне возможно, ему не встретилось ни одного настоящего монаха. Трудно ли предположить, что закрытые им на Мальте монастыри и правда были притонами тунеядцев? Если генерал Бонапарт не понимал смысла монашества, то ведь далеко не факт, что его понимали те монахи, которых он разогнал. И если на таком крохотном острове он все–таки оставил не меньше трех монастырей, то, может быть, этого и правда было достаточно?

Итак, Бонапарт отнюдь не демонстрировал ни малейшей ненависти к религии, он демонстрировал ее полное непонимание в сочетании с уважением. В Египте это проявилось в полной мере.

Диктуя воспоминания о Египетском походе, император говорил о своих предшественниках крестоносцах: «В XI и XII веках крестоносцы царствовали в Антиохии, Иерусалиме, Эдессе, Птолемаиде, но они были столь же фанатичны, как и мусульмане. В анналах всемирной истории нельзя найти примера усилия, подобного тому, которое предприняла тогда Европа. Несколько миллионов европейцев нашли смерть на полях Сирии, и все же после нескольких призрачных успехов, крест был низвергнут, мусульмане одержали победу… Нам нужно было либо вернуться на суда, либо… избежать анафем пророка, не допустить зачисления нас в ряды противников ислама, нужно было завоевать доверие муфтиев, улемов, имамов, чтобы они истолковали Коран в пользу армии».

Такая досада берет, когда читаешь эту претенциозную чушь про «главную ошибку крестоносцев». Им, видишь ли, «фанатизм» помешал, иначе все было бы нормально. Император совершенно не понимал, что христианство было душой и единственным высоким смыслом крестовых походов. Они могли спасти свои государства, заявив о любви к Корану и пророку, но это было бы отречением от смысла существования крестоносных государств. Да, христианство сильно мешало успехам крестоносцев, генералу Бонапарту оно совершенно не мешало.

Обращаясь к своим солдатам, он говорил: «Римские легионы любили все религии». В листовках, от его имени расклеенных по Каиру, он утверждал: «Я люблю пророка и Коран». Иногда он усаживался рядом с улемами и старался внушить им доверие обсуждением Корана, приглашая их разъяснить ему наиболее важные места и высказывая большое восхищение пророком. Французская администрация не только не посягнула на владения мечетей, но и добросовестно их охраняла.

Даже то, что вояки Бонапарта были сворой безбожников, пошло им на пользу, о чем он сам вспоминал едва ли не с удовольствием: «Со времен революции французская армия не исполняла обрядов какой–либо религии. Она вовсе не бывала в церквях Италии и не стала чаще бывать в них в Египте. Это обстоятельство было замечено проницательным оком улемов, столь ревностно и тревожно относившихся ко всему, что имело отношение к их культу. Оно оказало на них самое благоприятное влияние. Если французы не были мусульманами, то по крайней мере было доказано, что они и не идолопоклонники».