Священные камни Европы - [21]

Без православия в существовании России нет никакого смысла. Если наша страна откажется от своего исторического предназначения, зачем она тогда нужна? Если мы хотим выжить, атеисты в нашей стране должны стать той группой населения, взгляды которой государство не поддерживает. Обидно за них, но что же делать? В исламских станах атеисты тоже, очевидно, не очень уютно себя чувствуют, да ничего, живут.

Вообще, русские атеисты представляются мне самыми несчастными людьми на земле, а если они этого не осознают, то это их самая большая беда. Европеец, оставаясь без веры, всё же ещё много что имеет — великую светскую культуру, традиции борьбы за свободу, веками выстраданную демократию и прочую лабуду, но для них–то это не лабуда. Француз–безбожник очень даже может быть патриотом, его человеческому достоинству есть на что опереться. А вот у русского атеиста Родины нет, он просто вынужден презирать Россию. За что с атеистических позиций уважать нашу страну? Русский народ ничем не обогатил мировую культуру, кроме того, что создал на основе культуры европейской. Русские сегодня не более чем ученики в школе европейского либерализма, да и ученики–то неспособные, не приживается у нас либерализм. Азия-с. Русский атеист должен рыдать от одной только мысли, что он принадлежит к такому бессмысленному народу. И ведь прекрасно же они понимают, что никогда Россия не догонит Европу в экономическом отношении. И говорят они горько: «Это страна без будущего». И ведь правы же они совершенно со своих позиций. Нет у России того будущего, которое они считали бы наилучшим.

Русский атеист свою Родину презирает и государство Российское ненавидит, потому что слишком уж тесно оно связано с Православной Церковью. И опираться на атеистов в ходе государственного строительства было бы, мягко говоря, неосмотрительно.

Русский патриотизм может быть только православным, потому что кроме православия русскому патриотическому чувству больше не на что опереться. Так на кого же должно опираться государство Российское?

Часть вторая. Царство и рыцарство

1. Нам внятно всё

Мы ответили на вопрос, что потеряет мир, если Россия провалиться под землю. Но ответили ещё не полностью. В самом деле, если уж Русь сумела так серьёзно отнестись к православию, так основательно его впитать, сделав чужую веру совершенно своей, национальной, то возникает вопрос: а только ли православие мы способны принять и сохранить? Одна ли только вера может находиться в сокровищнице народа–хранителя? Не только.

Достоевский в своей знаменитой «Пушкинской речи», размышляя о характере гения Пушкина, обратил внимание на одно удивительное качество русского народа. Позволим себе из этой речи две цитаты:

«В европейских литературах были громадной величины художественные гении — Шекспиры, Сервантесы, Шиллеры. Но укажите хоть на одного из этих великих гениев, который бы обладал такою способностью всемирной отзывчивости, как наш Пушкин. И эту–то способность, главнейшую способность нашей национальности, он именно разделяет с народом нашим… Самые величайшие из европейских поэтов никогда не могли воплотить в себе с такой силой гений чужого, соседнего, может быть, с ними народа, дух его, всю затаенную глубину этого духа и всю тоску его призвания, как мог это проявлять Пушкин».

«Мы не враждебно, а дружественно, с полной любовью приняли в душу нашу гении чужих наций… Да, назначение русского человека есть бесспорно всеевропейское и всемирное. Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только стать братом всех людей, всечеловеком, если хотите».

В «Дневнике писателя» Достоевский даёт «Объяснительное слово по поводу печатаемой ниже речи о Пушкине» и там говорит:

«Особая, характернейшая и не встречаемая кроме него (Пушкина) нигде и ни у кого черта художественного гения — способность всемирной отзывчивости и полнейшего перевоплощения в гении других наций и перевоплощения почти совершенного». «Способность эта есть всецело способность русская, национальная… Народ же наш именно заключает в душе своей эту склонность к всемирной отзывчивости…».

Заметьте, Достоевский в этом контексте вообще не говорит о православии, хотя, на наш взгляд, эта «всемирная отзывчивость» русского народа проявилась в первую очередь и прежде всего именно в том, как близко к сердцу русские приняли веру, выраженную другими народами. С этим Фёдор Михайлович вряд ли стал бы спорить, но на сей раз его интересует другой вопрос: имеют ли русские право на заимствования из европейской культуры? Он делает вывод, что русские не просто имеют такое право, но и наделены соответствующей уникальной способностью — перевоплощаться в гении других народов. Дурак бы такой способностью не воспользовался.

Рискну скорректировать некоторые определения Достоевского. Мне кажется, русских уместнее было бы назвать не отзывчивыми, а переимчивыми. Можно легко отозваться на любую чужую идею, причём очень даже искренне, прочувствовано и с полным пониманием, а на завтра уже эту идею позабыть, так что она не оставит в уме никакого следа и не окажет ни малейшего влияния на последующую жизнь. Вот чем может быть «отзывчивость». Иное дело переимчивость. Русский интеллект, встречаясь с чужой идеей, так живо ею интересуется, что сразу норовит её перенять, так что вскоре она нам уже и не чужая, а совершенно своя, национальная даже. Русские невероятно любопытны, им очень интересно посмотреть, как там другие народы изнутри устроены, и нет ли в их устройстве чего–нибудь такого, что и нам сгодиться. Это нечто уже куда большее, чем «отзывчивость», это именно «переимчивость».