Священное воинство - [68]

Одно было плохо — последнюю волю Генриха II воплотить не удавалось: другие епископы не хотели признать законность прав Джеффри на этот сан, так как считали его человеком, совершенно для этого не подходящим. Его занимали военные упражнения и соколиная охота, а вовсе не обязанности священника. Что еще хуже, бастарда считали сыном шлюхи и обвиняли в убийстве непокорных отцу воинов. Джеффри хотел заручиться поддержкой Ричарда, пообещав собрать деньги на Крестовый поход, но обещания не выполнил. Сам же Ричард презирал побочного брата, но считал, что тот может быть ему полезен.

Еще на Сицилии Элеонора сообщила сыну неприятную новость: и его брат Джон, и канцлер ведут себя слишком амбициозно. Джон разъезжал по стране, держась так, как будто он и есть король, и даже позволяя себе заявлять, что Ричард не вернется из похода живым. Лонгчэмп же вел себя не как монарх, но как диктатор Англии. По выражению епископа Ковентри, он объезжал королевство «с презрительной усмешкой на устах, надменно взирая на окружающих». Канцлер разъезжал повсюду с такой огромной свитой из прихлебателей, со множеством собак, лошадей и охотничьих ястребов, что, приняв у себя этого почетного гостя, любой хозяин мог разориться. Почтенный епископ Илийский неограниченно приобретал земли для себя и своей родни, унижал детей английских дворян, заставляя их прислуживать ему на коленях, и обосновался со своим двором в Оксфорде, в окружении приспешников — нормандцев и фламандцев, для которых любимым развлечением были насмешки над английским народом.

Англичане платили Лонгчэмпу той же монетой. Как писал по этому поводу один священник, «миряне считали, что канцлер ведет себя более надменно, нежели король, духовенство — что он требует больших почестей, чем сам папа, причем и те и другие считали его несносным тираном». Этот нормандец считал себя принадлежащим к высшей расе. По словам Джеральда Кембриджского, одного из главных летописцев Третьего Крестового похода, то был «физический и нравственный урод, хромоногий, пузатый, со слишком большой головой, смуглокожий, с маленькими запавшими глазками и зловещей усмешкой». Впрочем, Джеральд вообще не любил жителей Нормандии.

Жарким летом 1191 г., когда король Ричард пытался с боя взять Акру, между принцем Джоном и Вильямом Лонгчэмпом разгорелась междоусобная борьба. Лонгчэмп осалил замок Линкольн, принадлежавший сопернику, а Джон попытался захватить замки Ноттингем и Тикхилл, и лишь вмешательство встревоженных епископов предотвратило настоящую гражданскую войну. Соперникам пришлось заключить мир, сохранив на время существующее положение, но в самом договоре говорилось о будущем страны, если «наш государь король закончит свои дни во время паломничества», и соперники пытались поделить сферы влияния в будущем (уже без Ричарда) королевстве.

На Сицилии Ричард и Элеонора еще раз подтвердили, что необходимо сделать Джеффри епископом Йоркским, поскольку он был еще популярен в Англии. То обстоятельство, что он был сыном короля и простой женщины, будоражило воображение простых людей. В то же время сейчас его популярность могла стать своеобразным противовесом амбициям принца Джона и канцлера. Ричард передал с матерью несколько посланий, которые должны были образумить всех соперников, но одних писем, присланных издалека, было для этого недостаточно.

Смута в Англии шла вразрез с одним из самых торжественных документов времен Крестовых походов, так называемым «Договором о Божьем мире». Согласно этому договору, если король или принц давал обет паломничества на священную войну, вся высшая знать обязалась не претендовать на власть в его отсутствие. Этот договор обычно скреплялся «поцелуями мира». Элеонора и ее первый муж Людовик приняли такой обет в 1147 г., ее второй муж Генрих II заключил подобный договор с Филиппом Августом в 1187 г., а сам Филипп Август — с королем Ричардом в Везелэ в 1190 г.

И в Риме, и позднее в Англии и Нормандии Элеонора апеллировала к этому важному документу. Конфликт между Джоном и Лонгчэмпом означал, что оба они являются нарушителями священного договора, и Элеоноре нужно было папское благословение, чтобы обуздать их аппетиты. Королева-мать прибыла в Вечный город как раз в тот день, когда знакомый ей восьмидесятилетний священник Гиацинтус Бобо был избран папой Целестином III. Много лет назад, во время трагедии, происшедшей с Томасом Бекетом, он был архидиаконом и знал, чем могут обернуться раздоры между королями и епископами. Новый папа, конечно, был большим приверженцем Крестового похода, но не имел иллюзий относительно мотивов тех, кто его начал. «Конечно, ими движут не страх Божий или совесть, но гордыня и тщеславие», — говаривал он.

В любом случае понтифик благосклонно отнесся к просьбам Элеоноры. Джеффри был официально утвержден в качестве епископа Йоркского, а архиепископ Руанский — в качестве папского архилегата, то есть получил более высокое положение, чем канцлер Лонгчэмп. Вместе с врученными ей письмами с печатью Ричарда Элеонора располагала теперь весьма авторитетными документами, подтверждающими ее права как правительницы страны, отстаивающей интересы Ричарда. Получив их, она покинула Рим и к летнему солнцестоянию добралась до Руана.