Священная швабра, или Клуб анонимных невест - [8]

— Ага, — кивнул Лев Тимофеевич. — Наверное, та самая… Вы ее видели?

— А то! Так вон же она — за ним! — кивнул на монитор охранник, а владелица галереи, скрипнув зубами, произнесла:

— Она исчезла в тот же день… Аллах свидетель!.. Видите, да?

— Но ведь не видно же, как он ее уносит!.. Не видно же! — Рогаткин покачал головой и вздохнул. — С чего вы взяли, что швабру унес этот несчастный?..

Через четверть часа Лев Тимофеевич легким шагом стремительно шел к выходу. «Почему вор не позарился на все эти сокровища, а забрал швабру? Ну, черт знает что! — прежние мысли вернулись сами собой. — Что за воры странные пошли… Я бы первым делом — набил карманы драгоценными камнями и не забыл бы прихватить усики Чаплина! Камни — в ломбард, а усы для — души! Мерил бы… Телевизор бы в них смотрел!»

Народу в галерее прибавилось, даже образовалась небольшая очередь. Лев Тимофеевич тихо присвистнул, правда, спохватился вовремя и погасил свист, хлопнув рукой по губам. «А чудеса-то Кристальди пользуются нездоровым успехом», — вздохнул следователь и вдруг приметил, как из-за колонны вышла уборщица — в синем рабочем халатике поверх спортивного костюма из акрила и в старых босоножках.

Горькие складки у губ рассказывали о судьбе этой женщины получше, чем какой-нибудь занудный романист, пишущий об уборщицах…

И Льва Тимофеевича вдруг осенило.

— Не окажете мне услугу?.. — Лев Тимофеевич резво подошел к уборщице и склонился перед ней в полупоклоне: та была необычайно маленького роста и очень решительная на вид — как все малыши в возрасте.

— Вас много, а я одна!.. Натоптали тут, ироды! — ожесточенно сказала уборщица и, взглянув на следователя, отвернулась, демонстративно показав узенькую спину.

— Любезнейшая, скажите, — деликатно начал Лев Тимофеевич, — вы швабру не брали из экспозиции?..

— Какой швабра? — быстро пропела уборщица.

— Ну, вот такой швабра! — улыбнулся следователь и обрисовал в воздухе контур колоссальной швабры — с себя ростом.

— Какой швабра-то? — уже громче повторила уборщица и шустро поправила съехавший платок. — Видите! — и показала пальцем — за аркой сиял веселенькой хромировкой огромный пылесос «Самсунг». — Техника — даст ин фантастиш!.. Ферштейн?.. Пуркуа?

— А-а-а, — протянул Лев Тимофеевич. — Значит, не брали? Ну, простите, не угадал!..

Уборщица с сожалением посмотрела на Рогаткина и, махнув рукой, ушла, оставив его наедине с пылесосом. Пергаментная кожа ее пожилого лица мелькнула где-то в середине экспозиции и исчезла. Корова ее, что ли, языком слизала, поежился Лев Тимофеевич.

«Где она — священная швабра с позолоченной ручкой, где?.. — думал по пути из галереи Рогаткин. — Куда она могла подеваться?! Третьего дня из Лувра украли всего за несколько секунд два здоровенных бриллианта на 11 млн евро, а тут — священная швабра… Ну черт знает что, а?»

Лев Тимофеевич вышел на улицу, и от холода из глаз у него брызнули слезы. Он вытер их варежкой, вздохнул и помчался к метро так, как будто за ним гналось пол-Москвы.

Все светофоры на пути Льва Тимофеевича горели нежно-зеленым светом, а в кармане старшего следователя лежали две фотографии священной швабры — в анфас и в профиль.

Там живет мое детство

Закончилась запись сто тридцатого шоу «Ультиматум». Записывали впрок — чтобы уйти в недельный отпуск всей бригадой… Ирина тепло попрощалась с последней героиней — профессиональная юродивая в очках расцеловала ее в обе щеки и пошла домой. Бывшая диссидентка и девственница целый час смешила публику, как заправский клоун.

А Ирина вдруг почувствовала, что накопившаяся за последние месяцы усталость сменилась неодолимым желанием «свернуть горы».

Она огляделась и наткнулась взглядом на режиссера шоу «Ультиматум» Мамутова. Господин Мамутов спал на диванчике в гримерной, что при ярком свете и длинных ногах режиссера, которые свисали до полу, выглядело чрезвычайно комично. Красоту дополняла дырка на носке господина Мамутова и спущенные подтяжки.

— Ну, что ты меня глазами ешь? — режиссер быстро открыл и снова закрыл левый глаз. — Отдохни, съезди в Париж, ты же была там… Целая неделя свободы, Ирка! Пользуйся! Попей вина, переспи с французом! А лучше с двумя, Ир! Будешь через сто лет вспоминать, какая ты была!

— Только не в Париж, Кирилл Мефодьевич, — присела рядом Ирина.

— А что такое?.. А освежить впечатления не хочешь, да? Или прошлая поездка была не в кайф? — Мамутов приподнялся. — Ну, какие у тебя проблемы, Ир… Я вот завтра поеду к себе на родину… Для меня-то как раз отпуск отменяется, к большому сожалению.

— А где твоя родина, Мамутов? — улыбнулась Ирина.

— В Тихорецке. — Кирилл Мефодьевич надел ботинок и в поисках второго стал шарить ногой. — Я из Тихорецка, Ира… Именно там живет мое детство. — Мамутов нашел ботинок и со вздохом стал его надевать. Ботинок дважды падал.

— Угадай, как меня называли? — спросил он. — А, Ир?..

— В школе? Кирюша, наверно? — пожала плечами Ирина.

— Чих-пых! — Мамутов поднялся и походил по гримерной. — Устал я, девочка…

Ирина понимающе кивнула.

— Ну, что ты киваешь?! — возмутился Мамутов. — Чем ты недовольна-то? У тебя неделя отдыха завтра начинается! Изобрази улыбку, черт тебя дери!.. Ну что за бабы пошли, а?