Священная ночь - [12]

жителей Юга пересекал кладбище на кобылице. Казалось, он кого-то ищет.

Добравшись до места, процессия распалась. Некоторые прикрывали глаза руками, не в силах вынести яркого света. Об усопшем и думать забыли. Могильщики стали искать вырытую могилу. Следовавшие за нами уличные ребятишки принялись танцевать, потом, словно исполняя балетные па, приблизились к телу, подняли его и закружились, напевая какую-то африканскую песнь, затем медленно двинулись к одной из могил, вырытых утром, и опустили тело туда. Сбежались перепуганные могильщики и прогнали ребятишек, пригрозив им лопатами и заступами. Ко мне подошла невеста и накинула мне на плечи свой великолепный, шитый золотом бурнус. Она шепнула мне на ухо: «Он ждет тебя на белой в серых яблоках лошади… Ступай к нему, только не спрашивай зачем, ступай и будь счастлива…» И она исчезла. Что это было: видение, образ, обрывок сна или остаток двадцать седьмой ночи, а может, неведомый голос? Не успела я опомниться, как чья-то крепкая рука подхватила меня за талию и приподняла: прекрасный всадник посадил меня на свою лошадь, и никто не сказал при этом ни слова. Меня похитили, как в старинных сказках. Галопом промчался он по кладбищу. Однако я успела бросить взгляд на тело отца, которого могильщики вытащили из могилы, чтобы похоронить по всем правилам исламской религии. Увидела я и своих дядьев: испугавшись до смерти, они, пятясь, покидали кладбище.

То был прекрасный, поистине великолепный день.

Благоухающий сад

О свет луны, о луноликая, сияющая полночная звезда, этот шитый золотом бурнус — твое жилище, крыша твоего дома, шерсть, из которой будут сотканы твои сны, теплое одеяло в долгие зимние ночи, когда мне придется отсутствовать… Но я никогда не покину тебя. Я слишком долго ждал, чтобы оставить тебя хотя бы на одну ночь…

Путешествие длилось целый день. Время от времени он разговаривал со мной, повторяя все те же слова, называл меня то «принцессой Юга», то «луноликой», то «утренней зарей». Я сидела сзади, закутанная в бурнус, руки мои обвивали его стан. Из-за бешеной скачки мои скрещенные руки водили сверху вниз по его упругому животу. Странное чувство овладело мной, я ему не противилась, не пыталась доискиваться ответов на свои вопросы, словно продолжая в полудреме видеть сон. На лошадь я села впервые. И к моему волнению примешивалось ощущение внутренней свободы, согревавшее все мое тело. Ведь что такое приключение? Это прежде всего ощущение чего-то странного и необычного, дарующее наслаждение. Приникнув головой к его спине и закрыв глаза, я нашептывала памятную с детства песенку. Еще вчера я помогала душе умирающего отлететь в небеса, а сегодня сжимала в объятиях незнакомца, может, даже принца, ниспосланного ангелами той самой двадцать седьмой ночи, принца или тирана, искателя приключений или бандита с большой дороги, но мужчину, живого мужчину, у которого мельком видела только глаза, ибо лицо его было скрыто… одного из тех мужчин, что живут в пустыне и зовутся синими людьми[4].

Едва получившая вольную рабыня была похищена, и, возможно, теперь ее ждет новая тюрьма, замок с высокими, толстыми стенами, охраняемый вооруженными мужчинами, замок без окон и дверей, с одним только входом; я представила себе, как отодвинутся одна или две плиты и пропустят всадника с его добычей…

Я задремала. Мне снился сон. Я все позабыла. Свежий ветер ласкал мои щеки. Слеза радости, исторгнутая холодом, скатилась по моему липу. Небо переливалось голубыми, красными и сиреневыми красками. Солнце клонилось к закату. В этот день поста мне не хотелось ни есть, ни пить. Мой всадник остановился на мгновение и сказал мне, словно я знала его привычки:

— Остановимся у детей. Если все сложится удачно, можем прервать пост у них.

— У каких детей?

Он не ответил.

Деревня раскинулась в маленькой долине, куда можно было проникнуть, свернув на потаенную тропу. Всюду были воздвигнуты препятствия, охраняемые детьми. Каждый раз следовало сказать пароль, состоящий из четырех фраз, что-то вроде маленького стишка, который мой всадник знал назубок:

Мы дети, мы гости на этой земле,

Ведь счастье земное — недолгий удел.

Земля породила, назад нас возьмет,

Счастливые ночи спасут от невзгод.

Я не сразу узнала стихи Абу-ль-Ала аль-Маарри[5]. В отроческие годы мне довелось читать «Рисалят аль-Гуфран»[6], однако этих стихов я не помнила. Вечером один мальчик пришел к моему всаднику и сказал:

— Ну что, Шейх, видел ты ад, что сказали тебе мертвые и что сделали проклятые?

— После ужина я расскажу вам о своем путешествии.

В деревне этой жили одни дети. Только мы с ним были взрослые. Дома из красной глины были необычайно просты. В них размешалось около сотни ребятишек — мальчиков и девочек. Сады шли правильными уступами и содержались в большом порядке. Дети жили здесь обособленно, вдали от города, от проезжих дорог, да и вообще отдельно от всей страны. Безупречная организация без всякой иерархии, без полиции и армии. И никаких писаных законов. То была самая настоящая маленькая республика, придуманная и воплощенная в жизнь детьми. Меня это изумило. Мой всадник почувствовал мое нетерпение, мою жажду узнать и понять. Мы остались одни; он сбросил свое покрывало, и я в первый раз увидела его лицо. Пока он говорил, я вглядывалась в его черты: большие карие глаза, густые, четко очерченные брови, тонкие губы, жесткие усы, матовая, очень темная кожа. Говорил он ласково, но на меня, можно сказать, не глядел: