Священная кровь - [55]

Прошелестев платьем, Гюльандом остановилась рядом с Танти, внимательным взглядом чуть прищуренных глаз посмотрела на Юлчи, кивнула в его сторону.

— Братец, видно, из простых кишлачных джигитов. Это хорошо.

Там, где простота, — там и сердечность. А я вот попала между знатных и… оказалась здесь.

— Что, в плохое место попали? Смотрите!.. — Танти-байбача повел вокруг рукой, указывая на убранство комнаты.

Гюльандом окинула взглядом михманхану и, не скрывая иронии, сказала:

— Чудно! Неужели это вы сами со своей ветреной головой столько добра нажили?

Юлчи невольно рассмеялся. Танти-байбача только ухмыльнулся, приняв слова Гюльандом за шутку.

Гюльандом, кивнув байбаче, вышла зачем-то в переднюю. Юлчи тоже повернулся было к двери, но Танти остановил его:

— Не торопись уезжать, успеешь еще. Подай-ка вон ту бутылку с красной головкой, выпьем. — Байбача помолчал, наблюдая за Юлчи, и вдруг ударил кулаком по колену. — А Салиму и Хакиму я еще наступлю на горло! Я терплю, пока старик не свалился, а закроет глаза — я их прижму! Они стараются лишить меня жениной доли наследства. Но я не сплошаю!

Юлчи подал Танти бутылку.

— Зачем раньше времени шум поднимать? — спокойно заметил он и снова повернулся к двери. — Ну, я поехал.

— Подожди, не торопись. Выпей пиалу!.. Не хочешь? Тогда вот это возьми! — Байбача вынул из кармана серебряный целковый и бросил его на ковер.

— Благодарствую, Мирисхак-ака. Только мне это ни к чему… я не возьму…

Танти рассердился:

— Погляди сюда, глупый! Зачем нос задираешь? Ты должен ценить деньги, потому — ты бедняк. Запомни — так ты не разживешься и никогда не будешь человеком. В наше время без денег не проживет и ангел. Если нужно, ради денег, как говорят, цыгану ишака не брезгуй напоить. Вокруг тебя все денежные люди. Вот дядя твой, Хаким, Салим, я и еще много баев. Склоняйся перед ними, оказывай им почет, и они тебя по головке гладить будут, озолотят. Знаю, ты не такой. Потому и советую: брось эту привычку! Возьми деньги!..

Юлчи сделал шаг к Танти-байбаче. Губы его дрожали.

— Спасибо за совет, Мирисхак-ака. Но, говорят, честь джигита дороже денег. Я хоть и мало добываю, но зато добываю честно, своим трудом.

Танти-байбача выпил пиалу вина, кивнул на дверь в переднюю.

— Эту красавицу видел? — сказал он насмешливо. — Она дочь такого же, как мы, мусульманина. Сейчас я для нее ничего не пожалею. Но если огорчит чем — вышвырну и еще лучшую найду. Вот! И все дело в деньгах. Ее с родителями тоже сила денег разлучила!.. Это у тебя все молодость, молодечество. Брось!

— По-моему, — горячо возразил Юлчи, — дело не только в деньгах. Дело и в людях. Вернее, в денежных людях. Вот все добро, что вы сделали для дочери бедняка! — он указал на корзину с вином и, даже не попрощавшись, шагнул через порог михманханы…

Улицы были темные, безмолвные. Редко где слышался свисток или колотушка какого-нибудь одинокого караульщика.

Юлчи гнал лошадь, не замечая дороги. Душа юноши кипела негодованием. Он очень жалел, что не ответил Танти еще резче. «Деньги для них — все. Мужчины их круга покупают за деньги честь жен и дочерей бедняков, а женщины — честь мужчины. Вот и Салим-байбача, наверное, обнимает за деньги дочь какого-нибудь бедняги… А его жди. Всю ночь без сна, а завтра с утра надо отправляться в поместье…»

Вспомнив о предстоящей поездке с семьей Ярмата, Юлчи повеселел. Он оглянулся вокруг: фаэтон катил по Урде, а над вершинами высоких тополей, выглянув из-за легкого облачка, уже повис серебряный осколок луны…

III

…Арба выехала за город. Домашний скарб семьи Ярмата умещался в нескольких узлах, на арбе было просторно, и Гульнар с матерью удобно расположились в передке.

Юлчи, счастливый тем, что везет любимую девушку, весело понукал коня и тихонько напевал какую-то песенку.

Гульнар, закутанная в паранджу, дрожащим от волнения голосом иногда перекидывалась словом-другим с матерью, но с Юлчи заговорить не смела, да и никак не могла найти предлога. Вчерашний разговор с Нури все еще тревожил сердце, но она старалась отогнать печальные мысли.

Ослепительно ярко сияет солнце. Воздух чистый, прозрачный. Над головой ясное голубое небо. А вокруг куда ни глянь — празднично одетая земля: зеленеют холмы, цветут сады: яблони, персиковые и урюковые деревья кажутся со стороны огромными букетами. На полях то там, то здесь дехкане ковыряют омачами землю, подгоняя ударами палок тощих, усталых волов. Возле самой дороги какой-то паренек рыхлит свою полосу кетменем. Время от времени он останавливается, звонким голосом затягивает песню. Ему подпевают птицы в садах. А подальше, на холмах, одиноко бродит мальчик-пастух…

Сгрузились они неподалеку от байского дома в маленьком дворике, окруженном невысоким дувалом. Посредине двора — открытый навес. Гульнар с матерью тотчас принялись подметать двор и раскладывать по местам свои пожитки.

Когда покончили с самым необходимым, Гульсум-биби велела поставить чай. В маленьком арычке рядом с дувалом воды не оказалось. Гульнар накинула на голову вместо паранджи материнский камзол, взяла ведра и отправилась к головному арыку. Шла она по прошлогодней тропинке. Вокруг — молодая весенняя зелень, вдали — синие горы, все знакомые с детства места…