Своя земля - [6]

Расходились поздно, и прежде всех исчез Аверьян Романович, за ним поднялся и Кичигин. Однако он не ушел, а отвел Николая Устиновича к окну и принялся что-то рассказывать приглушенным голосом. Надя помогла матери убрать со стола и тоже ушла с Федором. Василий же Васильевич все не покидал горницу, мешая хозяйке и гостям. Налитый сном Артемка не дождался, когда отец закончит разговор, и подался в сарай, где на свежем сене было постелено ему и отцу.

Но вот наконец отец и Кичигин вышли на крыльцо и остановились. Словно провожая их, в доме помигал и потух свет. Артемка слышал, как Василий Васильевич рассказывает о каком-то голом срубе, просит навестить, чтобы самому убедиться в чем-то, и никак не мог вникнуть в ускользающий смысл слов Кичигина. Отец коротко отвечал: «Хорошо, что могу — сделаю». И снова бубнил голос Василия Васильевича, и отец отвечал уже нетерпеливо: «Но я же сказал».

Мальчик так и не дождался отца и уснул под дремотный шорох соломы на крыше.

3

Артемка проснулся на ворохе душистого сена. В широкую щель под крышей в сарай западал дымчатый луч, оранжевыми пятнами располагаясь на бревнах стены, до лица и рук доходило прохладное дуновение. С живым ощущением тишины и радостно сияющего утра он быстро сел на зашуршавшем под ним сене и потянулся к постели отца. Но его не было, лишь на простыне, осыпанной сенной шелухой, осталась глубокая вмятина.

Торопливо одевшись, Артемка вышел из сарая и невольно зажмурился: таким нестерпимым по яркости, лучистым, насквозь пронизанным голубизной показалось ему утро. Солнце уже высоко поднялось в небе, и кружевная тень березы, свернувшись, лежала подле крыльца. Глянцево-черный петух со сбившейся набок кровавой коронкой на темени черным изваянием застыл на колодезном срубе. Внизу, под срубом, в пыльной ямке беззаботно купалась пестроцветная курица. Она совершенно забыла о своих голенастых, теряющих желтый пух цыплятах, которые неумолкающими тонкими голосами перекликались в седом от пыли бурьяне у плетня. В прохладе картофельной ботвы спал давешний рыжий кот. Чем-то озабоченные воробьи то ныряли под кровлю дома, где у них были гнезда, то выпархивали во двор и с шелестящим шумом сыпались на кусты смородины.

Артемка внимательно оглядел непривычный ему крестьянский дворик и направился к дому. Вдруг чей-то голос окликнул его.

У плетня, возле перелаза в соседний двор, стоял вчерашний длинноногий мальчишка. От загара, от ветра у него золотистой чешуей шелушились щеки и нос и по всему лицу были рассыпаны бледно-лиловые пятна.

— Подойди-ка сюда, не бойсь, — сказал мальчишка, глядя исподлобья глубоко запавшими, остро блестящими глазами.

— А я и не думал бояться, — удивленно отозвался Артемка и, подойдя к плетню, положил руку на его гребень.

Мальчишка стоял задорно, чуть боком к Артемке, подняв голову и раздвинув угловатые плечи в зеленой майке, словно приготовился к схватке.

— Тетка Настя тебе родня? — спросил он.

— Не знаю, а что?

— Так. Она сказала, завтрак на столе в кухне под полотенцем.

— А я и есть не хочу. Спасибо.

Постояли молча. Незнакомый мальчишка согнул выдавшуюся из плетня корявую хворостинку, с треском сломал ее и, сдирая кожуру, спросил:

— Правда, твой отец генерал?

— Правда.

— А ты не брешешь?

— Зачем мне врать?

— А почему он не в генеральской форме?

Странный мальчик удивил Артемку. Что ему нужно? Почему он так требовательно расспрашивает? Пожав плечами, Артемка покровительственно ответил:

— Ведь он не на службе, в отпуске.

— Я так и подумал, — грубовато-уверенно сказал мальчишка и, тряхнув коротким выцветшим чубом, предложил: — Айда со мной на речку, хочешь? Отца твоего все равно нет, он куда-то с теткой Настей ушел.

— Пойдем, — согласился Артемка, удивляясь все более и более.

Широким прогоном для скота, кочковатым и затененным дуплистыми и густолистыми ракитами, мальчики вышли на просторный луг. За ним, у реки, бесконечной лентой растянулась непролазная заросль тальника и ольхи. Луг пестро цвел: среди угрюмо-серых кустов конского щавеля и растопыренных метелок молочая точно чья-то щедрая рука разбросала белые и красные кашки, одуванчики, желтые соцветия донника и множество разнообразных цветов, — Артемка и названия их не знал.

— Вот хорошо-то! — изумленно оглядел он и цветущий луг, и синюю, просторно раздвинувшуюся небесную даль с белыми флотилиями облаков.

— Ого! Тут такие кузнецы водятся — с палец. Первая наживка на головля, — сказал мальчишка. — Ты только в траву далеко не заходи, там гадюки.

Артемка с опаской поглядел под ноги, на траву, густую и высокую, и стал старательно ступать посреди узкой тропки.

На песчаной кромке берега, между зарослями тальника, они разделись. Когда мальчишка скинул майку и штаны и остался в одних застиранных трусиках, он будто сразу вытянулся ростом и раздался в плечах. Его жилистое тело с мальчишески сухими мускулистыми руками насквозь прокалило солнце, весь он был черен и рядом с нежно-розовым Артемкой напоминал цыганенка. На правой руке, чуть пониже плеча, синел татуированный якорек — восхитительный символ странствий и мужества — и под ним сплетенные узелком буквы «Д» и «Г».