Свой ключ от чужой двери - [83]

Я встал и поплелся к нежеланному ребенку. Остановился у двери в ее спальню, смутно рассчитывая на то, что должна же она перестать плакать наконец. Но рыдания не прекращались. Я осторожно отворил дверь, пересек пространство спальни. Она не слышала моих шагов и продолжала судорожно всхлипывать, уткнувшись лицом в подушку. Слабый свет ночника освещал комнату.

– Танечка! – позвал я.

Рыдания прекратились, и она испуганно затаилась. Даже дышать перестала.

– Почему ты плачешь? – Я присел на край кровати и заставил себя дотронуться до ее макушки – вроде погладил. – Что случилось? – Слова получались какие-то сухие и неласковые. Она молчала. – Танечка, у тебя болит что-нибудь? – Она мотнула головой – нет. – А что? – настаивал я. – Бабушку жалко? – Снова движение головой, не такое резкое, но понять можно, что дело не в бабушке. – Тебя кто-нибудь обидел? – Снова нет. – Скажи мне, в чем дело, и мы что-нибудь вместе придумаем. – Она прошептала какое-то слово. – Тебя кто-нибудь обидел? – повторил я, не разобрав.

– Нет, – прошептала она. – Усик умирает.

– Усик? Твой кот?

– Нет! – укоризна в голосе. – Кошка – Лиза, а Усик – это морская свинка.

– Почему же он умирает?

– Заболел… Лежит в сарае… – И она снова заплакала.

Я, озадаченный, смотрел на девочку, думая о том, что она совсем еще ребенок, наивный и сострадательный, живущий в собственном мире, где живут морские свинки и кошки, куда взрослым хода нет, потому что их давно уже не трогает смерть какого-то там зверька… И еще я подумал, что на похоронах не видел ее плачущей, а тут такое горе…

– Танечка, почему же ты мне сразу не сказала?

Она только взглянула на меня и ничего не ответила, но я все равно понял.

«Разве тебя прошибешь морской свинкой? – говорил ее взгляд. – Тебе никто не нужен. Моя морская свинка умирает, а я здесь, в твоем холодном и чужом доме…»

– Танечка, послушай, давай рано утром поедем в Зареченск и заберем твою… твоего Усика! Хочешь?

– Хочу! – ответила девочка, недоверчиво глядя на меня. – А Лизу можно взять?

– Можно.

– А Джерика?

– А это еще кто такой?

– Синяя бойцовая рыбка… мне мама подарила.

– Можно! – сказал я поспешно, опасаясь новых слез. – Всех заберем!

– Правда?

– Самая чистая правда на свете, – сказал я, как говорил когда-то в далеком детстве. – Кто там еще остался?

В тот же день мы перевезли из Зареченска весь зверинец. Усик, на мой взгляд, собирался еще пожить, но мы на всякий случай заехали проконсультироваться к Нонне, в ее поликлинику для животных. Увидев нас на пороге, Нонна впилась взглядом в Танечку.

– Твоя дочка?

– Ну! – ответил я.

– Жизни Усика ничего не угрожает, – сказала Нонна, осмотрев свинку. – Просто у него депрессия, скучает по тебе. Животным нужна ласка, а ты уехала, вот он и заскучал.

«Людям тоже нужна», – подумал я.

– Хочешь помогать мне с бездомными животными?

– Хочу, – сказала Танечка. – А где они у вас?

Нонна протянула ей руку, и они вышли в другую комнату, забыв обо мне. Их не было довольно долго, и я от скуки перечитал все плакаты на стенах и теперь имел представление о том, как выводить блох у домашних животных, извлекать клещей, лечить расстройство желудка и наоборот.

– Папа! – закричала Танечка, вдруг появляясь на пороге. – Там такие щеночки! Особенно один, рыженький! Пошли, посмотришь!

Угадайте, взяли мы этого рыженького себе или нет?

Глава 33 Хорошая все-таки штука – жизнь! И вообще…

Однажды старлей Коля Астахов гулял под дождем со своей собакой, булем Кларой. То, что сеялось через дырявое небесное решето, и дождем-то нельзя было назвать. Мелкая противная морось. Клара не хотела гулять. Она справила свои собачьи дела и хотела домой, на продавленное мягкое кресло перед телевизором. Она тормозила передними лапами, плюхалась задом на мокрый тротуар и неприветливо смотрела на хозяина снизу вверх.

– Ты посмотри, на что ты похожа! – увещевал Коля Клару, таща ее за собой. – Окорок! Зад как у бегемота. На тебя вон прохожие оглядываются! (Никаких прохожих не было и в помине, какие прохожие за полночь?) Ты меня позоришь, честь моего мундира позоришь! Вставай! Пошли хотя бы до угла. И сразу домой!

Коля сунул руку за пазуху, нащупал во внутреннем кармане куртки конверт. На углу висел почтовый ящик, который, как магнитом, притягивал Колю. Он достал конверт и в сотый раз прочитал адрес, который уже знал наизусть: Севастопольская, семнадцать, квартира пять, Вове Былдину. Конверт старлей изъял из письменного стола программиста Дергунца. Тот не успел его отправить. В конверте лежал листок со следующим волнующим объявлением: «Строго запрещается и прекращается: выкукол бабочек, выкур курей, выгул собак, выполз змей, обгад ромашек, обдир ягод, вылом веток, вытрус половиков, выполз из окна, выбрех и разбрех государственных тайн, выпуч глаз и вычих насморка, загляд и залаз в дупла с выкуром оттуда пчел на балконе и крыше…» и так далее и тому подобное еще на добрую страницу.

Зачарованный сюрреалистическим смыслом письма, Коля взял его себе, и вот уже две недели оно прожигало ему карман. И сейчас, не в силах противиться искушению, он медленно, но уверенно продвигался к почтовому ящику. И тащил за собой упирающуюся Клару. Письмо Коля держал в руке, и оно покрылось мелкими бисеринками влаги. Оглянувшись по сторонам, он сунул конверт в щель почтового ящика. Письмо с легким шелестом упало на другие письма.