Свой человек на небесах - [79]

За телеграммой следовала жалоба певчей Ольги Русаковой на певчую Ирину Лобанову, которая-де и в хор-то пришла совсем недавно из хора Михайловского судоремонтного завода, а ей по протекции настоятеля и регента уже дают сольные партии, в то время как она поет в церкви десять лет, а все ходит в «подголосках»… не иначе, как этой выскочке такая честь за то, что она… За этой жалобой следовали объяснительные записки Ирины Лобановой, а также отца Николая. Увы, как невесело шутила одна из товарок Нины по клиросу, церковные птички частенько клюются между собой не на жизнь, а на смерть. Вот и эта ссора между двумя певчими превратилась в самое настоящее разбирательство. А поскольку Ирину Лобанову принял в церковный хор отец Николай, то Ольга Русакова в своей жалобе, носившей характер самого настоящего доноса, постаралась как можно гуще очернить настоятеля. Мол, он и пьянствует, и окружает себя своими родственниками в лице старосты Петра Чупрова, который приходится ему зятем и присваивает себе церковные деньги, и носит пыжиковую шапку, подаренную одной из трех его любовниц, и пьянствует, да так, что пропускает службы. В итоге престарелому священнику пришлось писать объяснительную записку Владыке Леониду, опровергая каждое из этих обвинений.

Нина не могла без волнения читать последний абзац этой записки: «… я с христианским терпением и смирением переношу посланное мне испытание, прощаю своих обидчиков и молюсь за них. Протоиерей Николай Попов».

Расследование по поводу доноса Ольги Русаковой занимало пятнадцать страниц — почти половину личного дела отца Николая Попова. Да, оно завершилось полным оправданием священника. Ни одно из обвинений не подтвердилось. Даже злополучная пыжиковая шапка оказалась всего лишь подарком одного из знакомых отца Николая, работавшего врачом в Ненецком округе. Мало того — из документов явствовало, что когда благочинный, отец Илия Круглов, приехал в Успенский храм, чтобы побеседовать с прихожанами, люди возмущались выходкой доносчицы, в один голос хвалили отца Николая, а многие женщины плакали и умоляли оставить им батюшку, потому что «никогда прежде у них таких хороших батюшек не бывало». И все же…

И все же спустя десять лет на отца Николая последовал новый донос. Его сделала та самая нищая Кланька, о которой Нине Сергеевне рассказывала Степанида Анненкова. Он был написан на листке бумаги, вырванном из школьной тетрадки в клеточку. На нем карандашом были коряво выведены несколько строчек:

«…Проходя по кладбищу, настоятель Успенской церкви Николай Попов заложил мне свою руку за пазуху и спросил, что там у меня. А я ему говорю: там булки да сахар, а он засмеялся и говорит: а я думал, что это у тебя грудь такая…»

Расследование по поводу этого вроде бы совсем пустячного дела составляло всю остальную часть личного дела отца Николая. Ему опять пришлось давать благочинному объяснения в том, что он вовсе не совал нищей руку за пазуху, а только лишь «беспристрастно-легкомысленно коснулся тех вещей, что были у нее за пазухой», вдобавок, дал Клавдии серебряную монету, а она «подала жалобу в искаженном виде». В итоге он был почислен за штат… «за самоуправство в расходовании церковных сумм вместе со старостой П. Чупровым». Ниже прилагались результаты ревизии, проведенной временно исполняющим обязанности настоятеля Успенского храма протоиереем Алексием Бондарем. Увы, цифры говорили сами за себя — отца Николая отправили за штат отнюдь не без причины… причем первой в списке приобретений, сделанных им на деньги, самовольно взятые из церковной кассы, фигурировала злополучная стиральная машина «Волга».

* * *

…Бывает, что человек, поднимаясь на горную вершину, случайно оступается. И под его ногой срывается вниз крохотный камешек, песчинка по сравнению с горой, на которую восходит путник. Но еще миг — и родившаяся от падения этого камешка лавина несется вниз, сметая все на своем пути и увлекая за собой в бездну того, кто имел неосторожность вызвать смертоносный обвал. Однако не менее гибельной оказывается и неосторожность человека, восходящего на духовные высоты. Увы, именно так произошло с отцом Николаем. Его не сломил лагерь, его не заставили отречься от Бога лишения, пережитые в Михайловске. Но, выдержав эти искушения, он не выдержал куда более опасного испытания. Искушения властью и благополучием.

Он и сам не заметил, как сделал первый шаг на роковом пути. Ведь тогда он всего лишь пожалел молоденькую девушку-сироту Степаниду, дочь раскулаченного крестьянина, с утра до ночи работавшую прачкой и санитаркой в онкодиспансере, но все равно едва сводившую концы с концами. Желая помочь этой девушке, он дал ей работу при церкви. А чтобы облегчить труд Степаниды, купил ей стиральную машину «Волга» на деньги, взятые из церковной кассы. Разве он поступил плохо, пожалев эту девушку? Напротив, этим он соблюл заповедь Спасителя о любви к ближнему — и совесть его чиста. Что до церковного ящика — он берет оттуда в первый и в последний раз.

Однако вскоре отцу Николаю снова понадобились деньги — на сей раз на ремонт храма. Успенская церковь не ремонтировалась с дореволюционных времен. И ему было больно смотреть на протекающий церковный потолок и заплесневелые стены с облупившимися росписями, на иней, которым в холодную зимнюю пору покрывался иконостас в летнем, неотапливаемом приделе, на прогнившее крыльцо. Увы, стройматериалы, краску и кровельную жесть было не так-то легко купить. К счастью, староста Успенского храма Петр Чупров, приходившийся отцу Николаю зятем, отыскал на базе «Промторга» ушлого кладовщика, который продал для церкви все необходимое… разумеется, за двойную цену. И эти деньги отец Николай снова взял из церковной кассы. Впрочем, разве он присвоил из них хоть копейку? Нет, все они пошли на ремонт храма. Иначе говоря — на благое, богоугодное дело.