Сволочь ты, Дронов! - [7]

Они никогда не шиковали. Разве что на новый год мать немножко раскошеливалась, и Алька с удовольствием уплетала за обе щеки салат Оливье и тушеную капусту с настоящей свининкой. А обычно обед у Рябининых был нехитрый — макароны или в лучшем случае рис с котлетами. Правда, в котлетах было больше хлеба, чем мяса, да и размером те котлеты были с медный пятак. Но все в этом мире относительно. Это у Жанки, скажем, такие котлеты вызывали гримасу отвращения. А Алька привыкла, для нее это было вполне нормально и даже вкусно. Потому что иной раз перед зарплатой приходилось и вовсе на черном хлебе с чаем сидеть.

Однако ничего, и при таком питании Алька выросла здоровой девкой, и даже почти симпатичной. По крайней мере, мальчишки в последнее время стали поглядывать в ее сторону. Пусть она одета хуже многих одноклассниц, зато далеко не все девчонки могли похвастать такой фигуркой, как у Альки! У тех под блузкой лишь намек на будущую грудь, а у Альки — уже не намек, уже очень даже было на что посмотреть. А мальчишкам ведь, как детям малым, посмотреть мало, им бы все на ощупь попробовать…

В общем, несмотря на более чем скромную одежку, Алька не считала себя обделенной мальчишеским вниманием. И даже уже в некотором смысле приобщилась к взрослой жизни. Правда, не совсем по собственному желанию. Правильнее будет сказать, 'добровольно-принудительно'. Зато приобщил ее к ней не кто попало, а сам Витька Кузнецов из 10-Б. А потому Алька не слишком-то и сожалела об этом шаге. Радости особой, правда, тоже не испытывала, потому что так и не поняла, почему же вокруг этой темы так много разговоров. Зато отношения с Кузнецовым придавали ей некоторый статус уважения, значимость в школьном обществе. Потому как Кузнецов с кем попало время терять не станет. И если уж Витька нашел в Альке что-то такое особенное, то оно, безусловно, заслуживало внимания и уважения. И все чаще Алька ловила на себе мальчишеские взгляды.

…В тот день Алька пришла домой чуть позже обычного, около семи. Пока сфотографировалась, пока телеграммы разнесла. Едва успела переодеться в домашнее. Халаты Алька не носила. И вовсе не из принципа, какие уж в их семье принципы? Просто денег на домашнюю одежку вечно не хватало, а потому мать рассудила: а чего на халаты тратиться? Дома ведь никто не видит, дома можно ходить в том, что уже относили 'в люди'. Чаще всего это были какие-нибудь растянувшиеся сзади до полного безобразия юбки или трико, да рубашки с протершимися до дыр рукавами. В теплое время обходились старыми майками. А однажды так совсем подфартило — матери в булочной отдали для Альки совершенно шикарную розовую футболку с чуть-чуть полинявшим рисунком. Собственно, 'чуть-чуть' — это разве что для дома. На улицу в такой майке даже Алька не вышла бы. А вот для дома — не только в самый раз, а очень даже шикарная маечка! И достаточно длинная, как коротенький сарафанчик, так что надевать старые спортивные штаны не было необходимости.

Алька даже не стала заглядывать в холодильник. Чего туда глядеть, если там в лучшем случае початая пачка сливочного масла лежит да парочка яиц, а в худшем кипяченая вода охлаждается? Скоро мать придет, принесет чего-нибудь, вместе и поужинают. И Алька без особого желания засела за уроки.

В это время и раздался звонок. Алька решила, что мать просто забыла ключи, потому и звонит. А может, Жанка мимо шла и решила заскочить? Как была, в одной маечке, так и открыла дверь.

Перед нею собственной персоной стоял Дронов. Пожалуй, вот так, нос к носу, когда можно откровенно разглядеть лицо визави, они столкнулись впервые. Впрочем, рассматривать снова было некогда. Дронов едва поздоровался и, практически не испросив у хозяйки разрешения, отодвинул Альку от порога и прошел в квартиру:

— У нас антенна барахлит. Вы ничего не крутили?

И стал внимательно оглядывать шнур от телевизионной антенны, протянутый вдоль плинтуса.

— Неа, — недоуменно пожала плечом Алька.

Ей, собственно, ничего и не оставалось, как молча идти вслед за непрошенным гостем в комнату. Дронов проследил шнур до самого телевизора, повреждений не обнаружил. И только тогда удивленно воскликнул:

— Господи, и он что, еще работает? Раритет!

Его восклицание, как поняла Алька, относилось к телевизору 'Рассвет', старенькому черно-белому трудяге приблизительно шестидесятого года выпуска. Опять таки не спросив разрешения, Дронов включил агрегат.

— Может, это и не у вас, может, это во всем доме такое творится?

Алька не ответила. Молчала, недовольная вторжением наглого гостя. Телевизор нагревался очень долго. Сначала появился звук, и лишь спустя едва ли ни минуту, если не больше, засветился экран. Во всю его ширину шли косые полосы.

— Хм. — Издал неопределенный звук Дронов. — Похоже, у вас тоже.

— Да нет, — огорчила его Алька. — Надо просто ручку покрутить.

И полезла настраивать. На одной из ручек настройки, торчавших с правого бока ящика, отвечающей за частоту кадров, на длинном шнурке болталась железная болванка, давным-давно притащенная матерью с завода. Это странное приспособление служило своеобразным фиксатором, потому что без грузила остановить бесконечное мельтешение кадров не было никакой возможности. Алька покрутила ее немножко, но сделала только хуже: теперь к диагональным полоскам присоединились частые горизонтальные.