Свои - [77]
Однако, на сей раз Иванов был на подъеме, — революционное возбуждение вчерашнего дня до сих пор бродило в нем невыработанным адреналином. К тому же с минуты на минуту в Петербург должен был приехать Адам Егорыч, проводивший те дни где-то в Новгороде, на восстановлении одной из церквей. Узнав о событиях в Ленинграде и Риге он тут же поторопился в северную Пальмиру и уже отзвонился Иванову, предлагая отпраздновать маленькую победу. (Следует отметить, что даже по меркам Европы, человеком Адам Егорыч был не только интеллигентным, но и не бедным, при этом по-русски щедрым, поэтому здесь, в России, все его предложения принимались прогрессивной общественностью с огромным энтузиазмом.)
На радостях, и, пожалуй, слишком поддавшись эмоциям, сохраняя в душе рижские воспоминания и удивительную безмятежность, Фрида предложила отпраздновать «первые шаги к освобождению» у себя на Литейном, на что все присутствующие охотно согласились. И даже Адам Егорыч, с которым тут же связались по телефону, обещал вместе с женой Джиной подъехать на маленькое торжество. Едва договорились, в кабинет зашел сам Калемчий.
Там в Риге, во время интервью, показалось ему во Фриде что-то особенное, искреннее, сильное. Конечно, актерскую подачу, отработанность жестов и интонаций — это он тоже заметил, но это его как раз не интересовало. А вот то человеческое, настоящее содержание, встречавшееся в людях все реже и реже, — примерещилось ли оно или действительно наполняло ее душу, мысли — вот что заинтересовало Вадима. Поэтому и хотелось ему на Фриду в более свободной обстановке взглянуть. Тем более, будучи любителем комфорта и узнав, что будут Вернер с женой, — как было не напроситься? и кто бы отказал самому Калемчему?
— Итого… — спешила подытожить Фрида, пока собравшимся не пришло в голову позвать кого-нибудь еще. — Алла с Ольгой, Римма, Артурчик, Иванов…
— А ты не считай! Главное, — все свои! — довольно прочмокала Римма, разжевывая шоколадную конфету и загребая медвежьей лапой чашку какао.
Оставалось озадачить Зину, чтобы та к вечеру гостей ждала, салатиков приготовила, и посерьезнее закусок, горячее сообразила, стол накрыла, деньги, если надо, — у Катерины взяла. Зина хоть и «угукала», но тут же недовольно бубнила про бабушку, про то, что не стоит ее тревожить. Но тревожить никто не собирался, — солидные же люди соберутся. Посидят в одной комнате, Полина Васильевна — в другой, и никому никаких тревог. И что бы там ни мычала Зина, Фрида как никогда была уверена в том, что все делает правильно, а потому даже голос повысила, — не так уж часто она приглашала гостей.
— Ну, как устроились? — спросил Иванов, с водительского места оглядев Фриду, усевшуюся рядом, и, развернувшись назад, — Пояркову с Артурчиком.
— Да хорошо, хорошо, поехали уж, — барыней ответила Пояркова и принялась за беляши, прихваченные в дорогу.
Едва тронулись, Фрида пожалела, что не пошла пешком. В машине было душно, пахло жареными пирожками, потом, дешевыми Риммиными духами, сладким освежителем. Голова тяжелела, мысли становились бессвязными: дернуло же её гостей назвать! а дома — Зиночка с кислым лицом, Полина Васильевна… Сейчас бы к морю, туда где свежие ветры, где тихие волны и дюны, дюны, дюны… Перед глазами поплыл желтый цвет, Фрида не заметила, как задремала, и очнулась от резкого гудка. Это ивановская «Таврия» въезжала в узкую арку дома на Литейном, а следом шла машина Калемчего с Аллочкой и Томилиной.
Во дворе, в своего рода итальянском патио, Фриду с гостями уже поджидали Вернер с Максимкиным — известным борцом за свободу инакомыслия. Маленький этот человечек с крупным морщинистым лицом, известен был своей готовностью перечить не только «режиму», логике и простому здравомыслию, но даже собственным убеждениям. Если для кого-то речь — это возможность упорядочить свои ощущения, мысли, чувства, переживания, то для него она была способом наведения хаоса. В этом, по его мнению, и должна была проявляться настоящая свобода слова, слова самого по себе, никак ни с чем не связанного, недоступного для связываний. Свобода, предопределяемая инакомыслием, и в какой-то мере обусловленная им; хочешь свободы, — научись сначала думать иначе: иначе чем власть, иначе, чем ее противники, иначе, чем Петя и Вася, иначе, чем их родители или хулиганы во дворе, иначе, чем кто бы то ни было, иначе, чем разум подсказывает. И чем шире будет диапазон такого инакомыслия, тем больше свободы обретет слово!
Было время, он так же увлеченно отстаивал универсализм диалектики и правоту марксизма-ленинизма, отдыхал в номенклатурных санаториях и был бы абсолютно доволен жизнью, если бы не коварное окружение, не терпевшее в своих рядах человека с живым и острым мышлением. К сожалению, и новое время, по мнению Максимкина, оказалось бессильно против тех, чей мозг зажирел в бездумном догматизме. Максимкин успел перебывать во всех партиях, рассориться со всеми единомышленниками, обрести репутацию интригана и злопыхателя, так что некоторые называли его сумасшедшим. «Руссо тоже считали безумцем», — с вызовом отвечал он и продолжал отстаивать свободу так, как считал нужным. Его перестали приглашать на семинары, — он устраивал одиночные пикеты; на митингах не пускали к микрофону, — он тут же писал плакаты; не звали в гости, — шел сам. На сей раз за Вернером, видимо, увязался. Фрида же, как образцовая хозяйка, поздоровалась со всеми одинаково дружелюбной улыбкой.
Сегодня мы знакомим наших читателей с творчеством замечательного грузинского писателя Реваза Инанишвили. Первые рассказы Р. Инанишвили появились в печати в начале пятидесятых годов. Это был своеобразный и яркий дебют — в литературу пришел не новичок, а мастер. С тех пор написано множество книг и киносценариев (в том числе «Древо желания» Т. Абуладзе и «Пастораль» О. Иоселиани), сборники рассказов для детей и юношества; за один из них — «Далекая белая вершина» — Р. Инанишвили был удостоен Государственной премии имени Руставели.
Роман-мозаика о тайнах времени, любви и красоты, о мучительной тоске по недостижимому и утешении в вере. Поэтическое сновидение и молитвенная исповедь героини-художницы перед неведомым собеседником.
Владимир Минач — современный словацкий писатель, в творчестве которого отражена историческая эпоха борьбы народов Чехословакии против фашизма и буржуазной реакции в 40-е годы, борьба за строительство социализма в ЧССР в 50—60-е годы. В настоящем сборнике Минач представлен лучшими рассказами, здесь он впервые выступает также как публицист, эссеист и теоретик культуры.
В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…
Дамы и господа, добро пожаловать на наше шоу! Для вас выступает лучший танцевально-акробатический коллектив Нью-Йорка! Сегодня в программе вечера вы увидите… Будни современных цирковых артистов. Непростой поиск собственного жизненного пути вопреки семейным традициям. Настоящего ангела, парящего под куполом без страховки. И пронзительную историю любви на парапетах нью-йоркских крыш.
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…