Свои - [68]

Самый дорогой подарок Полина Васильевна преподнесла: перстень, который Николай Сергеевич Широких супруге (Зинаиде Ивановне Широких, урожденной Можаевой) на рождение сына подарил, а к нему — коробка заветная с можаевскими «архивами». Мало того, дочери во всем помогать обещала: и с внучкой, и по дому.

Отслужив положенное по закону, Полина Васильевна долго не решалась оставить театр. Сколько лет сцена была для нее частью жизни! Хотя слово «часть» тут неуместно. Жизнь не мозаика, чтоб по частям раскладывать. Жизнь — это человек и есть. И какой бы была ее жизнь без близких, друзей и коллег, без читок, сверок и репетиций?! И какой она будет, откажись Полина Васильевна от театра? И долго бы она еще размышляла, если бы не рождение внучки. В конце концов, как ни любили зрители актрису Можаеву, как ни хвалили ее критики, как ни держались за нее в театре, — гениальной она себя не чувствовала. А вот бабушкой — вне всяких сомнений стала. И так как жизнь свою проживала с прилежанием, то и теперь все внимание, все силы на помощь своим девочкам обратить решила. (К слову, и почитаемая ею Ермолова тоже бабушкой заботливой и внимательной была.) А с работой потом разобраться решила, когда Зиночка подрастет.

И скоро Полина Васильевна, незаменимая помощница дочки и любимая бабушка внучки, чуть не каждый день забегала к Фриде со стопками чистых, с запахом свежести и глажки, пеленочек, чепчиков, рубашечек, готовила молодым супчики и котлетки, гуляла с внучкой и уходя забирала три-четыре охапки грязного и совсем не ароматного детского белья. А если дочке предстоял насыщенный день, бывало, и маленькую Зиночку к себе на Литейный забирала, — только бы Ридишке полегче было. И уже через полгода в городе можно было увидеть афиши молодой актрисы с зелеными глазами и золотистыми волосами, а к самой Фриде вернулось ощущение полета.

* * *

И именно тогда в Ленинград приехала Нюша Горская. Приехала одна, оставив сына Мариса с Марией Васильевной и нянькой. Остановилась как супруга высокопоставленного лица в интуристовской гостинице и там же встретилась с Фридой в гостиничном кафе.

Поболтать о мужьях у сестер (пусть и двоюродных, но ведь сестер!) не получилось. У Фриды благополучие за счет мужа и благосостояние за счет партийной принадлежности никогда не вызывали уважения. Нюша про фильмы с Дивничем слыхом не слыхивала, кто такая Зинаида Станиславовна понятия не имела, и, к сожалению, нигде ни одной афиши с Фридой не заметила. Словом, то, что заинтересовало бы любого ленинградского интеллигента, Нюшу не впечатлило никак.

Зато сама рижанка заметно впечатлила ошивавшуюся в кафе публику. Ей что-то шептали на ухо, чуть разворачивая в сторону от Фриды, что-то предлагали, качали и кивали головами, показывали, не вынимая из сумок и бумажников, спрашивали, рисуя пальцами в воздухе, и все это нисколько не смущало Нюшу. Более того, среди этих фарцовщиков, спекулянтов и бог знает кого она чувствовала себя как рыба в воде. Зато Фриду вся эта мутная толкотня раздражала и напрягала. Да, она ненавидела законы, но тем более не хотела бы неприятностей из-за их нарушения.

Нюша, словно угадав настроение Фриды, предложила немного прогуляться. Выйдя на свежий воздух, женщины снова заговорили о семейной жизни. И опять как из параллельных миров прибыли… Чем бы ни жили дома у Дивничей, что бы ни творилось на ленинградской эстраде и в Доме радио, — Нюшу творческая суета не трогала, а ленинградских, да и советских знаменитостей в Риге и без дворов Капеллы хватало. Чуть достигнет человек материального благополучия, — сразу дачу в Прибалтике покупает.

А вот то, что у Горских были машина, нянька, и домработница, — до этого Фрида явно не дотягивала. Слушая слова Аниты, она все больше убеждалась, что живя в Ленинграде, в культурной столице СССР, оказывалась все дальше от той полноценной, красочной жизни, которую однажды явила ей Рига, и сама становилась частью той мещанской серости, которую так ненавидела, и что страшно, — почти не замечала, не чувствовала, где и как это происходит. Гастролей в Прибалтику почему-то не было, а путешествия по остальной России уводили все дальше, все глубже в традиционное, прошлое, косное. И снова Нюша оказывалась впереди, — только потому что родилась и жила в Риге.

Словом, долгожданная встреча с кузиной только испортила Фриде настроение, заставив признаться себе: останься она жить в Риге, у нее было бы все, чем так хитро, исподволь хвастается Анита, и также принимали бы Фриду за иностранку, и была бы у нее машина, домработница и дача на взморье…

Отныне ни квартира во дворах Капеллы, ни собственные успехи, ни тем более успехи Яна, ни его родство с самой Зинаидой Станиславовной — ничто не радовало Фриду. Праздники закончились, переехать в Ригу не представлялось возможным: маленькая дочь, работа — куда от этого денешься. Город, когда-то представлявшийся ей ловушкой, окончательно отлучил ее от мечты, предлагая взамен лишь трясину убогого однообразия, губительную для творческого человека. И нужно было что-то менять, нужно было срочно спасаться.

* * *

Как бы сложно ни складывалась супружеская жизнь, — для развода нужна веская причина. Так думает большинство. Фриде нужен был развод. Остаться одиночкой она не боялась. Они с Полиной Васильевной и вдвоем Зину поднимут. А от Яна какая польза? Его и так все устраивает. Как будто всю жизнь на съемной квартире за чужой счет жить собрался. Пристроится где-то — хорошо, не пристроится — рукой не пошевелит, ждет, что судьба сама ему все на подносике принесет. А пока он сидит, несколько ленинградских эстрадников свой театр открыли. Той вокалистке, которую Фрида на свадьбу приглашала, в одной из оперетт уже серьезную роль дали. Вот и Фрида вперед двигаться хочет, лететь, пока крылья сильны! А когда такой балласт рядом — какие уж тут полеты!