Свое лицо - [3]

Тем не менее оставалась масса других опасностей. Надо было все продумать, принять все меры предосторожности. Одна ошибка – и я в руках полиции, я преступник, вся моя жизнь пойдет прахом. А впрочем, чего я добьюсь, продолжая честно трудиться, как это было до сих пор? Образования нет, имущества нет, особыми талантами и способностями не обладаю. Увы, я но отношусь к баловням судьбы. Могу честно прослужить еще двадцать лет, но нужда по-прежнему будет преследовать меня. Будь у меня уверенность в жизни, я женился бы на Мари Томсон. Но как прокормить детей на мои доходы… Так чего она стоит тогда, эта честная жизнь! Не абсурд ли цепляться за нее?

Нет, мне ничего не светит. Я как зверь в клетке.

Роскошь, удовольствия, красота – все это не для меня. Я могу лишь созерцать их из своей клетки. Так, спрашивается, ради чего терпеть? Да будет отмщение такому обществу. Что-то в нем явно не в порядке, что именно, не знаю, но мое будущее мне представляется совершенно безнадежным. Мне захотелось перехитрить этих людей, это общество. Но много ли может сделать жалкий одиночка? Идя напролом, не добьешься победы, рассуждал я.

Однажды полиция задержала поджигателя, прозванного «дьяволом». На допросе он заявил: «Опостылело мне все, вот и решил поджечь». Люди благоразумные, рассудительные сочтут его просто за дурака. Но если задуматься, то ведь для этого человека не было большей муки, чем сознавать постылость окружающего мира. В такой ситуации пропадает всякое желание жить, наступает состояние полной безнадежности. Не соверши он поджог, наверно, покончил бы самоубийством. Поджог, как и самоубийство, тоже средство самоуничтожения.

Мне было понятно душевное состояние этого преступника. Я лично не собирался ничего поджигать. Я выбрал более хитроумный способ. Преступник ничего не выигрывал от поджога, а кража мне кое-что давала. Из этого следует, что я руководствовался не столь бескорыстными мотивами, однако и мне была не чужда мысль о самоубийстве.

Да и если я прогорю, чем это лучше самоубийства? Ведь я решил: при неудаче покончить с собой. Право, мне было не о чем сожалеть.

Года четыре назад покончил с собой мой брат. Он был школьным учителем. Причина самоубийства осталась невыясненной. По моим наблюдениям, ему тоже все опостылело и исчезла надежда, что все еще обойдется, образуется, нужно только потерпеть. Когда причина отчаяния ясна, с ним еще можно рано или поздно справиться. Но когда отчаяние безотчетно, когда оно наваливается на тебя со всех сторон, остается либо самоубийство, либо безумная месть.

В понедельник, отпросившись у начальника, я после обеда ушел со службы и направился к муниципальному управлению самого отдаленного района Ситамати с целью украсть мопед. Мне было хорошо известно, что служивый люд чаще всего пользуется этим видом транспорта, а беспечная молодежь, отправляясь в муниципалитет по незначительным делам, обычно оставляет свои машины прямо на улице незапертыми. Я стал наблюдать, выжидая благоприятный случай. Мне пришлось несколько изменить свою внешность, я был в джемпере, соломенных сандалиях на резине, на глазах темные очки.

Не прошло и часа, как мопед был в моих руках. Плевое дело. Нет ничего легче мелких краж. Сдается, что в любом городе мира люди только и делают, что обворовывают друг друга. И так будет продолжаться до тех пор, дока человечество не избавится от корысти. Если жизнь держится на частной собственности, воровство неизбежно. Уже само по себе владение вещью – дело ненадежное. Ведь вещь все равно остается вещью, она не может слиться с человеком. Вещь постоянно стремится отделиться от своего владельца, таково уж ее свойство. Собственность не может быть абсолютной, она всего лишь видимость.

Поэтому я катил на украденном мопеде как на своем собственном. Просто права собственности были на этот раз переданы незаконно. Конечно, если полиция меня задержит, машину придется вернуть. А если нет, она моя, и никаких разговоров.

Я выбрал стоянку как можно дальше от своего жилья.

– Хозяюшка, можно у вас оставить машину до завтра? – обратился я к женщине средних лет.

– Пожалуйста, – дружелюбно ответила она и вручила номерок.

Утром следующего дня, явившись на службу, я первым делом пошел к начальнику и подал просьбу об увольнении, обосновав ее срочной необходимостью возвратиться на родину. Мне до смерти надоели все эти акты гражданского состояния, которыми приходилось заниматься в муниципалитете, и я подумывал о том, что хорошо бы, свершив преступление, найти вслед за этим подходящую для себя работу.

– У меня уже собраны вещи, и я хотел бы уехать сегодня вечером, – заявил я ему.

– Помилуйте! Нужно издать приказ об увольнении и произвести расчет. Нет, никак не раньше часа дня.

Отсидев до часу, я получил деньги и отправился на вчерашнюю стоянку за мопедом. На соседнем кладбище я прихватил два небольших камня. Теперь я был в полной готовности. Банк работал до трех. В 2 часа 25 минут мой мопед подъезжал к знакомому зданию на холме.

Включив передачу, я оставил машину рядом с подъездом.

В помещении было светло и чисто. Место, где происходили операции с наличными деньгами, было обнесено медной решеткой. Три молодые женщины ловко орудовали пачками ассигнаций. Я сел на скамейку перед окошечком и, сделав вид, что дожидаюсь своей очереди, стал присматриваться к обстановке. Правая рука сжимала в кармане камень.