Свободу мозгу! - [64]
Изучение этих форм и их упрощение для понимания самой широкой публикой вдохновили меня на создание новой матрицы, которую я представил компании Prezi[239] в Сан-Франциско. Ее цель — пространственное изображение идей. В этом искусстве запоминания, овладеть которым можно на трехдневных курсах, каждый шарик представляет совокупность образов и идей, пространственное изображение которых облегчает их запоминание.
Антихрупкость[240]
Как совершенно правильно отметил французский философ и писатель Мишель Серр, новые способы передачи информации должны сделать из нас «цефалофоров», то есть людей, ставящих во главу угла интеллект, что очень обогатит человечество.
Всемирная паутина сейчас все еще «олигорама»[241], потому что современные поисковые системы могут отыскать только крошечную часть информации. Но только представьте себе, каким может быть новое программное обеспечение, открывающее перед нами колоссальную панораму знаний и позволяющее максимально улучшить связь между знанием и его распространением.
Короче говоря, «Как мы можем мыслить» — это только начало…
Часть третья
Что такое нейромудрость?
Айзек Азимов утверждал, что цивилизация, производящая много знаний и пренебрегающая мудростью, обречена на саморазрушение. Его мысль продолжил Арнольд Тойнби и процитировал Ибн Халдуна: «Цивилизации не убивают, они кончают самоубийством». Совсем не плохо, что мы хотим более эффективно использовать мозг, но следует ли при этом забывать о разумности? Как весьма наглядно продемонстрировал ХХ век, хороший профессионал может быть негуманным мерзавцем. Можно даже заниматься научными исследованиями, исключив мудрость и даже презирая ее.
Моя отправная точка зрения в том, что человек — более великое явление, чем все его создания: больницы, университеты, армии или государства. Это для меня аксиома. Он не должен им подчиняться, еще ни разу в жизни университет или государство не сотворили человека, а ему по силам создать и государство, и университет.
Я не претендую на истину в последней инстанции, а хочу предложить читателям просто задать себе те нестандартные вопросы, которые помогут определить влияние шаблонного мышления. Вот эти вопросы:
Кто кому служит?
Кто против кого?
Кто ради кого умирает?
Задав себе эти вопросы, надеюсь, вы задумаетесь, что же такое нейромудрость.
Глава 1
Моя история
Человечество плетет паутину, в которой само же и вязнет.
Хаким Санаи Газневи[242]
Нейронауки пронизывают все вокруг
В 2003 году я поступил в Университет Париж-Сакле[243], в то время он еще назывался Париж-юг. Именно здесь я познакомился с профессором Эрве Даниэлем, который и передал мне страсть к изучению нейронов и глиальных клеток. Тогда же меня глубоко заинтересовали работы Франциско Варелы. Вместе со своим наставником Умберто Матураной он смог превратить биологию в раздел математики, где фраза: «Допустим, что живое существо порядка N…» не выглядит дикостью. И меня всегда это зачаровывало.
Какое-то время спустя я уехал на пригородной электричке из Орсе в Высшую нормальную школу возле Пантеона. Здесь случилось открытие: закачанные в меня знания неэргономичны. Меня это не обрадовало, и я на собственном опыте ощутил, что развитие личности не является приоритетом нашего высшего образования и даже самые блестящие умы, как маленькие дети, верят, что страдания — это заслуга.
В 2006 году я ушел из Высшей нормальной школы для продолжения изучения нейронаук в Кембридже, где на меня произвел большое впечатление очень эргономичный, замечательный кампус. Я попал из ада в рай. Моя стажировка сначала проходила на факультете экспериментальной психологии под руководством Брайана Мура и Брайана Гласберга. Мне предложили изучать психоакустику, то есть восприятие звуков нашим мозгом; особенно была интересна проблема «обходных путей модальности ощущений» или возможность скорее слышать треугольники, чем их видеть. В 2009 году моим руководителем стала Лоррен Тайлер, с которой мы получили интересные результаты в ходе магнитоэнцефалографических исследований, что натолкнуло меня на мысль заняться нейроэргономикой в литературе, прежде всего в поэзии.
Пытаясь поскорей избавиться от наследия французского высшего образования, я решил продолжить образование в Стэнфорде, но вскоре вернулся в Высшую нормальную школу, где оазисом в пустыне для меня стали работы Станисласа Деана из Коллеж де Франс, посвященные «глобальному рабочему пространству нашего сознания»[244].
Депрессия пробудила мой интерес к нейроэргономике как способу превращать свинец жизни в золото. В Орсе я интересовался компьютерными играми и их влиянием на обучение. Игры и стали моей специализацией по окончании Высшей нормальной школы. Тему диссертации я хотел выбрать сам и самостоятельно написать ее от А до Я, не допуская даже мысли, что мне навяжут команду руководителей. Мне не хотелось быть для них дешевой рабочей силой и принимать как должное этот подневольный труд. Из-за этого «непослушания» мне отказали в финансировании. Я сполна насладился шаткостью своего положения, которое одними воспринималась как крах всех надежд, а другими, и мной самим, — как интересный жизненный урок.
