Свобода. Храбрость быть собой - [31]

Я — анархист совершенно другой категории, нежели чем все анархисты, которые существовали на земле. Я — сам себе категория, потому что мой подход ни на чей не похож Я не против правительства, я против необходимости в правительстве Я не против судов, я против необходимости в судах

Когда-нибудь, однажды, я вижу возможность того, что человек сможет жить без всякого контроля — религиозного или политического, потому что он будет сам себе дисциплиной.

Есть история о том, как ученик приходит к мастеру и спрашивает его, свободен ли человек. t Мастер говорит этому ученику встать и оторвать одну ногу от земли. Ученик, стоя на одной ноге — с другой в воздухе — понимает еще меньше, чем раньше. Теперь мастер просит его оторвать от земли и вторую ногу.

Ошо, не будешь ли ты так добр рассказать о свободе ОТ и о свободе ДЛЯ?

Свобода от очень заурядна, обыденна. Человек всегда пытался быть свободным от того или другого. Это не творческий подход. Это негативная сторона свободы. Свобода для — это творчество. У тебя есть определенное видение, которое тебе хочется претворить в действительность, и ради него ты хочешь свободы.

Свобода от — всегда от прошлого, свобода для — всегда для будущего.

Свобода для — это духовное измерение, потому что ты движешься в неизвестное и, может быть, однажды — в непознаваемое. Она даст тебе крылья. Свобода от, самое большее, может снять с тебя наручники. Это необязательно принесет пользу — и вся история это подтверждает. Люди никогда не думали о второй свободе, на которой я так настаиваю; они думали только о первой — потому что у них нет прозрения, чтобы увидеть вторую. Первая видима: у них на ногах цепи, у них на руках наручники. Вы хотите от них освободиться, но для чего? Что вы будете делать руками? Вы можете даже раскаяться в том, что попросили свободы от

Это случилось в замке Бастилии во время Французской революции. Это была самая знаменитая французская тюрьма, отведенная только для тех, кто был приговорен к тюремному заключению пожизненно. Человек входил в Бастилию живым и никогда живым не выходил из нее — выходили только мертвые. Надетые на узников наручники и цепи запирали, а ключи выбрасывали в колодец, находившийся внутри Бастилии, — потому что ключи больше были не нужны. Если замки никогда не будут открыты, какая надобность в ключах? В этой тюрьме было более пяти тысяч человек. Какой смысл напрасно хранить пять тысяч ключей и поддерживать их в порядке? Когда узники входили в темные камеры, они входили в них навечно.

Французские революционеры, конечно, подумали, что Первое, что нужно сделать, это освободить заключенных из Бастилии. Бесчеловечно помещать человека, что бы он ни сделал, в темную камеру, чтобы он просто ожидал смерти, которая может прийти через пятьдесят лет, через шестьдесят лет. Шестьдесят лет ожидания — это безмерная мука для души. Это не наказание, это месть, мщение за то, что люди не подчинились закону. Между их действиями и наказанием нет равновесия.

Революционеры открыли двери и вытащили людей из темных камер. И они были удивлены. Узники не были готовы выйти из камер.

Вы можете понять. Человек прожил шестьдесят лет в темноте — солнце для него слишком ярко. Он не хочет выходить на свет. Его глаза стали слишком чувствительными. И какой в этом смысл? Ему уже восемьдесят лет. Когда он вошел, ему было двадцать. Вся его жизнь прошла в этой темноте. Эта темнота стала его домом.

Революционеры захотели сделать заключенных свободными. Они сломали их цепи, их наручники — потому что ключей не было. Но заключенные этому противились. Они не хотели выходить из тюрьмы. Они говорили:

— Вы не понимаете нашего состояния. Если человек шестьдесят лет провел в тюрьме, что он будет делать снаружи? Кто даст ему пищу? Здесь его кормят, и он может отдыхать в своей мирной темной камере. Он знает, что он почти мертв. Снаружи он не сможет найти свою жену или узнать, что с ней сталось, его родители умерли, его друзья умерли или совершенно забыли его. И никто не даст ему работы. Кто даст работу человеку, который шестьдесят лет не работал? — И к тому же человеку из Бастилии, в которой держат самых опасных преступников? Одного названия Бастилии будет достаточно, чтобы ему отказали в любой работе. Зачем вы нас принуждаете? Где мы будем спать? У нас нет дома. Мы почти забыли, где раньше жили, — наверное, теперь там живет кто-то другой. Наши дома, наши семьи, наши друзья, весь наш мир настолько переменился за эти шестьдесят лет; мы не сможем с этим справиться. Не мучьте нас больше. Нас достаточно мучили.

И в том, что они говорили, был смысл. Но революционеры — упрямые люди; они их не слушали. Они заставили этих людей выйти из Бастилии, но в тот же вечер почти все пришли обратно. Они сказали:

— Дайте нам поесть, потому что мы голодны.

Некоторые пришли среди ночи и сказали:

— Дайте нам наши цепи, потому что без них мы не можем спать. Пятьдесят, шестьдесят лет мы спали в наручниках, с цепями на ногах, в темноте. Они почти стали частью наших тел, и мы не можем без них спать. Верните нам наши цепи — и мы хотим в свои камеры. Мы были всем довольны. Не навязывайте нам свою революцию. Мы — бедные люди. Вы можете делать революцию где-нибудь в другом месте.