Свобода… для чего? - [65]

В ходе нашей беседы я говорил вам, что соблазн, связанный с творением, — это не страдание, а свобода. Я мог бы сказать также: Любовь. Если бы слова сохраняли смысл, я сказал бы, что Творение — это трагедия Любви. Моралисты чаще всего рассматривают святость как некую роскошь. Святость — это насущная необходимость. До поры, пока милосердие не слишком охладело в мире, пока в нем не переводились святые, некоторые истины могли быть забыты. Сегодня они обнажились вновь, как скалы в часы отлива. Именно святость, именно святые поддерживают ту внутреннюю жизнь, без которой человечество деградирует и в конце концов погибнет. В самом деле, именно в собственной внутренней жизни человек обретает необходимые ресурсы, чтобы избежать варварства или опасности худшей, чем варварство, — скотского закабаления в тоталитарном муравейнике. О, по всей вероятности, можно подумать, что сейчас уже не время святых, что пора святых миновала. Но как я уже писал, для святых подходят все времена.

Перевод Н. В. Кисловой

Приложение Признание слушателям…

…ИЗ БЕЛЬГИИ

Немало лет тому назад — весной 1927 года — я впервые прибыл в Брюссель, и до сих пор не могу позабыть тот прием, который вы устроили мне, писателю, чье «Солнце Сатаны» только показалось из сумерек (или, скорее, из полного мрака). О! Не стану умиляться по поводу прошлого, я не настолько для этого стар; не собираюсь ронять слезу с вами вместе, ибо вы заслужили нечто большее, чем банальное умиление, — тем более что величайшее преимущество вашей страны в данный исторический момент заключается именно в том, что вы, как никто, укоренены в настоящем, вы полностью принадлежите ему и стоите в нем в полный рост. Так что все, что вы можете ожидать от меня сегодня, — это простая, искренняя, строгая благодарность. Вот же она.

Дамы и господа, может статься, вам достанет снисходительности счесть — смею на это надеяться, — что я нашел нужный тон, тот, который вы ожидали от моих слов благодарности за двадцатилетнюю дружбу и преданность. Быть может, я сейчас рискую гораздо сильнее, пытаясь выразить те чувства, что одолевали меня по мере путешествия по городам Бельгии. Но и по этому поводу мне не хотелось бы произносить трескучих фраз; не хочу выглядеть комично и не стану вам вещать вслед за многочисленными болванами, как меня поразили ваши залитые светом магазины и их витрины. Ваши известные всему миру города излучают не то ощущение безопасности, которое я испытал в некоторых других избежавших разрушений странах Европы — таких, как Швейцария; надеюсь, что мой дорогой Беген[34] не осудит меня за эти слова; — не то напускное процветание, столь же эфемерное, что и красота кокетки, которую она пытается сохранить как можно дольше с помощью различных косметических процедур. Вы и города ваши источаете веру народа, который полностью принадлежит настоящему и стоит в нем в полный рост; народа, который сделал ставку на настоящее и на свой шанс в настоящем; он таким образом подгоняет свою фортуну, как прежде подгонял свои невзгоды. Мне хорошо известно, что надо бы выразиться проще; я постараюсь облечь свою мысль в самые что ни на есть простые слова. Мне хочется вам поведать о том, что вы, впрочем, знаете лучше меня; ваше процветание ни в чем не может вызвать желчную зависть со стороны француза и кого угодно из числа людей, приверженных традиции и испытывающих ощущение духовной солидарности, присущее великим западным версиям христианства. В вас была вера, и вера эта в себя самих была вознаграждена, ибо она являлась также верой в Европу, в неисчерпаемые, вечно живые ценности Европы — верой в европейца. Как неоднократно говорится в Евангелии, вам воздастся по вашей вере. Ваше нынешнее величие — а ведь величие скорее ощущается, нежели измеряется — не статистическое понятие; статистика не позволит познать вашу тайну, ну разве что чуть приоткроет ее. Так вот, ваше нынешнее величие неотделимо от вашей веры, а потому оно не способно кого бы то ни было унизить; оно принадлежит всем, как и любой другой значимый урок истории.

Говоря все это, я вовсе не имею в виду принизить перед вами мою страну, чье положение сильно отлично от вашего. Моя страна не нуждается во лжи; моя страна выдержит сколь угодно тяжелую истину; ей под силу, не сгибаясь, вынести груз любой истины. Если вы позволите мне прибегнуть к этому образу, она выживет под постоянным и равномерным гнетом любых истин, подобно тому, как все мы живем под определенным атмосферным давлением. Но моя страна задохнется, если под предлогом исцеления изъять ее из-под этого гнета (который и составляет ее духовную традицию) и перенести в разреженный воздух. Если вдруг — предположим невозможное — завтра Франции суждено погибнуть, то падет она не под тяжестью своей исторической ответственности, но оттого, что не стала взваливать на себя эту ответственность.

Я прибыл сюда, чтобы побеседовать с вами на тему «Франция в ожидании завтрашнего дня». По крайней мере, название это указано в программе, но необходимо также понять, что скрывается за названиями. Бесполезно и опасно доверять названию любого доклада, его содержанию, а также и самому докладчику. Видите ли, всякий доклад представляет собой процесс соблазнения, вот почему, кстати, я по ходу доклада всегда ощущаю себя немного не в своей тарелке. Есть в названии доклада кое-что родственное тем невинным и вместе с тем дидактическим прогулкам по музеям, которые господа предлагают своим дамам и которые частенько заканчиваются в местах, насколько мне известно, не совсем строгих. Богу было угодно, чтобы я тоже увел вас с помощью нашей нехитрой беседы намного дальше, чем вы себе воображали, и даже туда, куда вы и не имели желания отправиться.