Свирель в лесу - [11]

После недавних паводков, когда с острова исчезли последние зайцы, перебитые охотниками, рыбаками и унесенные разлившейся рекой, зайчиха стала считать себя единственной хозяйкой острова и надеялась про­вести здесь в тишине и покое остаток своих дней. Она была старой, усталой и одинокой. Дети покинули ее, а зайцев она уже больше не привлекала. И тем дороже был ей этот укромный уголок, где можно было жить, не ведая ни страха, ни опасностей.

Весной, во время разлива, зайчиха жила среди стволов, нагроможденных потоком на высоком берегу пруда. В это время остров превращался в трясину, бродить по которой не решался ни один охотник. Но паводок кончился, песок снова высох и затвердел, берег пруда опять зарос травой, а охотники и рыболовы почему-то не появлялись на острове.

Там было тихо и пустынно. Только соловьи с вершин тополей вторили своим пением шелесту листьев, славших привет речному потоку. Купаясь в лунном свете, листья шептали:

— Прощай, вода, лучше бежать, чем стоять на месте.

А вода, стремившаяся к морю, отвечала:

— Прощайте, листья, лучше стоять на месте, чем все время бежать и бежать.

Старая зайчиха слушала их и чувствовала себя счастливой: она была сильнее тополей и проворней воды, потому что могла и бегать и стоять, сколько ей заблагорассудится.

Время шло, смолкли соловьи, и с тополей начали падать листья. Старая зайчиха не чувствовала себя еще никогда так спокойно и уверенно. И вдруг снова появился этот черный ужасный призрак. Что ему здесь надо?

Зайчиха затаилась в кустах, и из-под красноватых век стеклянно поблескивали ее широко раскрытые глаза. Она смотрела на небольшую песчаную прогалину, освещенную луной. Это была та самая полянка, где в счастливые дни юности она прыгала и гонялась за своей тенью, поджидая лунными ночами своего возлюбленного.

Вдруг на поляне мелькнула тень, за ней — другая. Зайчихе показалось, что она грезит наяву. Но тени появились снова, на мгновение замерли и потом опять качали свой фантастический бег. Сомнений не оставалось: это была пара зайцев. И тогда старая отшельница поняла, почему черный враг — ночной охотник — снова появился на острове.

И вдруг дикая ярость, насколько может быть дикой ярость зайчихи, всколыхнула ее сердце. Значит, она ошиблась, считая себя единственной хозяйкой острова. Но вместо того чтобы примириться с этой ошибкой, зайчиха рассвирепела, негодуя на сородичей за то, что они захватили ее владения. Что же вы хотите? Ведь она была зайчихой, которая, как почти всякое разумное существо, могла и ошибаться и злиться.

Старость и одиночество сделали ее дикой и себялюбивой. Появление зайцев огорчило ее больше, чем приход черного человека, а когда она, выйдя из своего укрытия и приблизившись к песчаной прогалине, увидела, что это была пара влюбленных, боль стала еще острей, а злоба неистовее.

Это не помешало зайцам по-прежнему бегать, скакать и резвиться. Жирная самочка с полупрозрачными ушами, розовыми внутри и белыми снаружи, кокетливо играла со своим возлюбленным: делая вид, что не заме­чает его, она бегала, растягивалась на песке, а когда он к ней приближался, вскакивала и удирала. Заяц был худ и изнурен страстью и желанием, он не замечал ничего, кроме зайчихи, неотступно преследовал и настигал ее. Они были веселы и беззаботны, как все счастливые влюбленные на свете.

Старая зайчиха смотрела на них не отрываясь, и даже когда прелестная парочка, вдоволь напрыгавшись и наигравшись, исчезла с полянки, она осталась на своем наблюдательном посту. Сжавшись в комок, она насторожила длинные уши, дрожавшие под ветром, как сухие листья.

Прошло несколько дней. Луна теперь поднималась не очень высоко над горизонтом, и вечера стали совсем темными.

Старая зайчиха не вернулась на берег пруда, потому что боялась охотника. Она затаилась в густых зарослях и лишь изредка, по ночам, приходила к полянке, на которой весело резвились влюбленные.

Но однажды она услышала выстрел, за ним второй, вслед за ними прозвучали вдали другие — неясные, смутные, как бы повторенные эхом.

И в ту ночь, хотя это была тихая теплая ночь, словно созданная для влюбленных, и молодой месяц сиял сквозь голые ветви тополей, влюбленная пара так и не появилась.

Их, должно быть, убил черный человек. Старая зайчиха ощутила такую жестокую радость, что принялась скакать по песку, еще хранившему следы бедных влюбленных.

Но шум шагов человека заставил ее удрать. Ничего не видя перед собой, задыхаясь, она бежала и бежала по лесу, пока не пересекла весь остров и не добралась до противоположного берега, где прежде никогда не бывала. До самой зари она просидела в укрытии.

На заре она снова двинулась в путь. Туман окутывал землю, и с кустов падали крупные капли ледяной воды. Обследовав лес, зайчиха спустилась на дно не­большой ложбинки и тут обнаружила нечто такое, что растрогало даже ее черствую душу: она нашла заячий выводок. В нем было два толстеньких зайчонка с прозрачными ушами и блестящими, неподвижными глазками. Видно, их оставила супружеская пара, убитая охотником.

Один из зайчат лизал уши и голову своего братца. Увидев зайчиху, он вытянул мордочку, но тут же испуганно отпрянул назад.