Свинцовый закат - [14]

Несколько минут раскольники вслушивались в тишину и всматривались в полумрак леса, ожидая от Зоны очередной подлянки, но так и не дождались. После чего решились-таки помочь Встаньке: достали из ранца Сим-сима моток капронового троса и, связав из него лассо, двинули в направлении подозрительных кустов. Али-баба, ни на миг не ослабляя бдительности, все так же прикрывал приятелям спины. Гжегож переходил от окна к окну и периодически бил мне каблуком между лопаток. И неважно, шевелился я перед этим или нет. Поляк пинал меня всякий раз, когда переступал через мое распластанное на полу тело.

Спасатели пропали у меня из виду и, судя по всему, приступили к набрасыванию аркана на недвижимого Встаньку. Делалось это явно с безопасного расстояния, что отнюдь не благоприятствовало меткости бросков. К тому же вряд ли кто-то из раскольников владел навыками ковбоя, о чем свидетельствовали долетающие в избушку раздраженные пререкания.

Я был готов к любым неожиданностям, какие могли подстерегать меня и моих врагов в аномальном лесу, но то, что стряслось затем, не имело к проискам Зоны никакого отношения. Не прошло и минуты, как метатели лассо скрылись с глаз, а я уже заработал от Гжегожа полдюжины тумаков. Безусловно, поляк пребывал на взводе, и в скором времени «буяны» так и так намеревался предать меня пыткам, однако кто сказал, что я должен сносить побои безропотно? Когда же очередной пинок Жеглова пришелся мне не в спину, а по затылку и я стукнулся лбом об пол, мое терпение лопнуло. Негодуя, я перевалился на бок и набрал в грудь воздуха, собираясь высказать все, что думаю о Гжегоже и его польской матери. Но слова так и застряли у меня в глотке, поскольку в этот миг раскольник нарвался на нечто более острое, чем моя брань.

Подойдя к окну, Жеглов заметил краем глаза, что я решил возроптать, и резко обернулся, намереваясь пресечь мою попытку в зародыше. Не сделай он этого, и ударивший в окно кинжал, сжимаемый рукой в перчатке, угодил бы поляку точно в глаз. Но Гжегож отвернулся и карауливший его снаружи убийца промазал, лишь разрезав вымогателю щеку от мочки уха до носа.

В момент этой атаки автомат поляка был направлен мне точно в грудь. Я инстинктивно сжался, не сомневаясь, что первым делом разъяренный Жеглов расстреляет меня, а потом высунет ствол в окно и прикончит того, кто покусился на его жизнь. Атаковавший «буяна» враг сплоховал, и сейчас его несостоявшаяся жертва откроет огонь и поднимет тревогу…

Но Гжегож отреагировал самым непредсказуемым образом: застыл как вкопанный с вытаращенными глазами и открытым ртом, откуда вместо крика вылетели лишь сдавленный сип и бульканье. Автомат в руках раскольника заходил ходуном, а затем в судороге забилось уже все его тело. Кровь из разрезанной щеки хлынула ему на шею, а изо рта внезапно полезла обильная пена. Сохранить равновесие при таком тотальном параличе Жеглов, естественно, не сумел. Качнувшись на одеревеневших ногах, он повалился на меня, не меняя позы, словно статуя. Я попытался откатиться, но не успел. Грузное, облаченное в защитный комбинезон тело рухнуло мне на ноги и накрепко придавило их. Упершийся при падении стволом в пол, автомат Гжегожа вылетел у него из рук и брякнулся рядом.

Если бы не выступившая изо рта раскольника пена, я мог подумать о его странном припадке все что угодно. Однако слетающие с губ агонизирующего Жеглова хлопья дали понять, что его враг решил подстраховаться и обработал лезвие своего кинжала нервно-паралитическим ядом. Кто бы теперь сомневался, что убийца поляка имеет прямое отношение к тому, что случилось со Встанькой! И кем бы ни был этот незримый «ангел смерти», в настоящий момент мы находимся с ним по одну линию фронта и мои шансы отделаться от вымогателей значительно возросли.

– Жеглов, что там у тебя?! – окликнул Гжегожа прикрывавший приятелей Али-баба. Они удалились недалеко от избушки, поэтому и расслышали грохот упавшего тела. Вот зараза! Ответить вместо поляка таким же грубым басом у меня не вышло бы при всем старании. Оставался один выход: отмалчиваться. И, разумеется, поскорее избавиться от гаротты, чтобы завладеть лежащим в шаге от меня автоматом.

Сковывавшая запястья петля была сделана из стального троса, поэтому разорвать или перетереть ее обо что-нибудь острое я не мог. Да это мне и не требовалось. На рукояти гаротты имелась подвижная втулка, посредством которой наброшенная на шею животного или человека удавка стягивалась и стопорилась в таком положении. Связав меня, педантичный Гжегож не забыл заблокировать стопор. Попытавшись ослабить петлю энергичными вращениями кистей, я скорее перерезал бы себе вены, чем высвободил руки. Однако подохнув, Жеглов оказал мне услугу, предоставив полную свободу действий. Все, что я должен был сейчас предпринять, – это пропустить через промежность болтающуюся сзади рукоять гаротты, упереть один конец палки в стену и ногой отжать стопорную втулку.

Проделать сей незамысловатый трюк смог бы при необходимости даже старик или ребенок. Но мне для осуществления задуманного мешало лежавшее у меня на ногах мертвое тело. Оно содрогалось в затухающих конвульсиях и, обладая внушительным весом, не позволяло вытащить из-под него лодыжки. Будь у меня свободны руки, я быстро спихнул бы с себя труп. Но по злой иронии судьбы в этой задаче действия были выстроены в обратном порядке, отчего рациональное решение отсутствовало напрочь.