Свинцовый шторм - [39]

— И все-таки это было ужасно. Бедный Ник. И я вела себя по-свински по отношению к тебе. Я думала, твоя нога уже зажила.

— В основном — да. Но не сейчас. — Спину мне жгло, а ноги казались ватными. В душе росла уже знакомая мне паническая уверенность, что я никогда не выздоровею до конца, никогда не смогу взбежать на гору или загнать в крикетные ворота мяч. Но я очень хотел поправиться. Я хотел, чтобы моя нога твердо стояла на вздымающейся палубе, пока я меняю паруса. Я просил у судьбы так мало, и порою все казалось реальным, пока совершенно неожиданно, вот как сейчас, это чертово колено не подгибалось и на глазах не выступали слезы от нестерпимой боли. Мелисса выдохнула дым.

— Ты знаешь, в чем твоя проблема, Ник?

— Аргентинская пуля.

— Это просто жалость к самому себе, а она тебе не свойственна. Нет, Ник, твоя проблема в том, что ты влюбляешься не в тех женщин.

Я настолько удивился, что даже забыл про свое колено.

— Я? Нет.

— Конечно да. Сначала ты испытывал сентиментальные чувства ко мне, а теперь — к этой маленькой стервочке, которая только что тебя терзала.

— Но это же нелепо!

Увидев, что я шокирован, Мелисса засмеялась.

— Я заметила, как ты строил относительно нее кое-какие планы, пока она не выплеснула тебе в лицо всю эту грязь! Ты вечно и безнадежно влюблен в бледных блондинок, что весьма глупо, поскольку они не всегда такие ранимые, как ты себе представляешь.

— Никакая она не ранимая!

— Зато выглядит такой, а это тебя и заводит. Уж я-то знаю, Ник! Тебе нужна крепкая баба с широкими бедрами. С ней ты будешь счастлив.

— Такая, например? — сказал я довольно нелюбезно, ибо Джилл-Бет едва ли подходила под это описание. Американка танцевала с Фанни Мульдером и, к моему огорчению, выглядела в его объятиях вполне счастливой.

Мелисса подождала, пока Джилл-Бет и Мульдер затеряются среди других пар.

— Она подойдет, — наконец проговорила Мелисса, — но ты ведь предпочитаешь, чтобы твои девушки выглядели как раненые птицы. — Она вздохнула. — Похоть так мешает, правда? Помнишь, как мы познакомились? Ты весь был увешан гирляндами оружия и покрыт толстым слоем маскировочного крема. Такой бесконечно обаятельный и совсем не похожий на человека, который когда-либо будет озабочен закладными.

Мы встретились в Баф и Уэст-Шоу, где наш полк участвовал в военном параде. Отец Мелиссы, отставной бригадир, пригласил нас, офицеров, в свою палатку и угостил выпивкой. Там-то я и был ослеплен красотой Мелиссы, которая сейчас пожимала плечами.

— Я совсем не понимаю похоти. А этот святоша, по-моему, понимает. — Она махнула рукой с зажатой в ней сигаретой в сторону епископа. Одетый в свою пурпурную мантию, он отплясывал с девицей, на которой, казалось, была только блестящая рыбачья сеть. — Представляешь, он меня щупал.

— Епископ?

— Ну, это было щупанье по-церковному. Ты не хочешь еще потанцевать?

— Я просто не смогу. У меня еще очень болит спина.

— А может, гордость? Ты должен был ударить ее.

— Я не могу ударить женщину.

— Добрый старый шовинист Ник. — Она поцеловала меня. — Не возражаешь, если я ускользну?

После выходки Анжелы Мелисса великодушно спасла мою гордость, и я был благодарен ей. Но все равно чувствовал я себя крайне неловко. Джилл-Бет, одетая в простенькую блузку и белые брюки, не обращала на меня никакого внимания, предпочитая компанию Мульдера. Все сторонились меня, как чумного. Вечер был явно не мой. Я заметил, что оператор уже устанавливает камеры, и, опасаясь новых провокаций, осторожно встал и с трудом спустился по ступенькам в сад, стараясь при этом не сгибать ногу, чтобы колено не подвело меня.

Когда я был уже внизу, на балюстраду вышли Джилл-Бет и Мульдер. Они облокотились на перила, их головы соприкоснулись, и, услышав смех американки, я почувствовал укол ревности. Хромая, я пересек лужайку и подошел к тому месту, где на черной воде отражались огни. Вздрогнув от боли, я ступил на палубу «Сикоракс», и новая боль пронзила меня, когда я спустился в кубрик и оказался среди груды припасов, которые ждали, когда их уложат в рундуки. В воздухе стоял запах гудрона, которым я обмазал трюмы.

Я долго сидел, ожидая, когда утихнет боль в позвоночнике. Небо, освещенное луной, сияло над черными деревьями, росшими вдоль реки. И римляне видели эти берега такими же. Разглядывая наши темные, густые леса, они, должно быть, удивлялись, что это за странные бесформенные существа снуют, как призраки, среди листвы. Наверное, все вокруг казалось им таинственным и враждебным, и, может быть, какой-нибудь римский военачальник был ранен здесь, а затем, вернувшись в Рим, влюбился в темноволосую женщину, которая променяла его на волосатого финикийца. К черту эту Джилл-Бет, к черту Мульдера, и, черт побери, до чего все-таки жаль, что я не могу отдать швартовы и, используя отлив, уйти на «Сикоракс» в море. Я выпрямил правую ногу и уперся подошвой в палубу с такой силой, что боль пронзила меня до самого бедра, но я продолжал давить все сильнее, радуясь боли, которая была признаком того, что моя нога все же выздоровеет. Я давил и давил до тех пор, пока не почувствовал на щеках холодок от слез.