Свинцовый шторм - [118]

«Керак» нанес свой решающий удар, и я не сомневался, что эта махина даже не почувствовала толчка. Она подцепила полузатопленный корпус, как скрепер подцепляет плавающее бревно, и на секунду «Уайлдтрек» повис на носовом утолщении «Керака». Потом передо мной в последний раз мелькнула голубая полоска — елочная игрушка против огромной стальной стены, — и раздавленный «Уайлдтрек» скрылся под воду — туда, где покоились останки Надежны Беннистер, туда, где нет ни штормов, ни света, а есть только вечное молчание. Лицо Анжелы не выражало ничего.

— А тело Тони все еще там?

Я взял ее за руку.

— Да.

«Керак» с остервенением утюжил это место. Круглые окна ходовой рубки напоминали злобно горящие глаза. Внутри горел свет; были видны фигуры людей, наслаждающихся комфортом огромного судна.

И тут наконец Анжела заплакала. Она любила Беннистера настолько, что даже вышла за него замуж. Она украсила волосы цветами ради красивого и надежного мужчины, и вот теперь этот прекрасный сон исчезал под тысячами футов ледяной воды...

— О Боже! — всхлипнула Анжела, и это прозвучало, как молитва. Я ничего не сказал, просто стоял и смотрел, как танкер удаляется в серую пустоту океана. И только когда он совсем скрылся из виду, мы заговорили.

— А в Сен-Джоне есть аэропорт? — тихо спросила Анжела.

Я кивнул.

— Ник?

— Все в порядке, — ответил я. — Я понимаю. — Я хорошо знал, что Анжеле всегда будет страшно на маленькой яхте в огромном море, но все же лелеял какую-то надежду. А теперь надеяться было не на что, потому что Анжела возвращалась домой, и я направил «Сикоракс» на запад. На запад — в сторону Канады, на запад — навстречу расставанию, на запад — подальше от того места, где мертвые могут спокойно спать среди вечного безмолвия до тех пор, пока соль не разъест их кости, и тогда они будут скитаться, словно некая туманность самого моря, пока однажды солнце не высушит весь океан.

«Сикоракс» беспечно разрезала зеленоватые волны — она, по крайней мере, была у себя дома.

А мы с Анжелой плыли и молчали.

Эпилог

Стояла суровая зима. Морозы, туманы и стужа проникали в каждую клеточку тела. И все же это была суровая зима в хорошем месте. Я люблю Ньюфаундленд. Это прекрасное место, где честные люди выполняют свою честную работу.

Каркас «Сикоракс» не пострадал от столкновения с «Уайлдтреком». Оторвался только один медный лист, и потребовалось всего несколько минут, чтобы поставить его на место во время отлива. Я привел в порядок поручни, а из прочной парусины мне сделали новый штормовой кливер. На оплату паруса ушли мои последние сбережения, но Вики и я не голодали. Я нашел левую работу на причале.

Вики заметно подросла. На борт забежала крыса, но прожила она ровно столько, чтобы успеть пожалеть о своем переселении. Вики, впервые почувствовав вкус крови, пренебрегла моими поздравлениями и прошествовала по обледеневшим шпигатам, победно подняв хвост. Теперь она составляла мне компанию, она и фотография Анжелы, которую я повесил над койкой.

Я перебрал мотор, сварил радар-отражатель из металлолома и установил его под спредером. Итак, моя яхта была готова.

В начале весны я повел «Сикоракс» на север, и не прогулки ради, а чтобы испытать мотор и новый кливер. Мы плыли до тех пор, пока на небе не засверкали отраженные ото льда солнечные лучи. С северо-запада дул сильный холодный ветер, и задолго до появления коварных льдов, когда небо стало бесцветным и пропали облака, я закрепил стаксель и ослабил грот — и «Сикоракс» поплыла по воле волн.

Я уже раз десять перечитывал письмо Анжелы и теперь читал его в последний раз. Суд признал, что Беннистер и Мульдер погибли из-за слишком сильного напряжения в современных гонках в океане. Нигде не были упомянуты ни имя Кассули, ни его присутствие на месте гибели «Уайлдтрека». А моим письменным показаниям, нотариально заверенным, едва уделили внимание. Суд решил признать, что смерть наступила в результате несчастного случая. Анжела считала, что фильм обо мне можно было бы развить в целую программу минут на пятьдесят, и спрашивала, не могу ли я приплыть на «Сикоракс» в Англию, чтобы она смогла доснять концовку? Но она хотела, чтобы я вернулся домой не только ради этой концовки. Ей перешла компания Беннистера, и она надеялась на мою помощь. «Пожалуйста, Ник, — писала она, — возвращайся домой».

Я сидел, уставившись на сверкающий лед, и холод постепенно подбирался ко мне. Был велик соблазн вернуться домой и обменять медаль на комфорт, дружбу и благополучие. Но я должен был побороть его. Я всего лишь обычный работяга и не могу тягаться с теми блестящими людьми, которые делают телевидение и деньги. Если я вернусь, мне придется соперничать с яркими, острыми умами. Там, дома, был мир, в котором правят Кассули и подобные ему.

Но я уже сказал, что отправляюсь в Новую Зеландию. Определенной причины этому не было. В конце концов это могла быть и утопия — просто цель, которая удерживает меня в кубрике, и при этом я никому ничем не обязан. Год назад я смотрел из окна больницы и нашел звезду, которую поймал в зеркале секстанта, а теперь я был там, где звезда поймала меня. Я был один со своей морской кошкой и счастлив. Мне ни с кем не надо было конкурировать, я никому не завидовал и никому не желал зла. Здесь, в море, я мог быть честным, потому что море не терпит лжи. Здесь я не видел тяжелых снов, здесь по ночам меня не мучили военные кошмары, а моя нога, как и перебранный мотор, почти не подводила меня.