Свинцовый шторм - [106]

Анжела сидела рядом со мной в кубрике.

— ...И все, что тебе...

— Может, принесешь банку маринованного лука?

— Это случилось, когда тебя ранили? — не отставала она.

— Да.

— И что произошло?

Я изобразил удар штыком:

— Ничего интересного.

Она нахмурилась:

— И тогда в тебя выстрелили?

— Не сразу. Я был похож на мокрую курицу и не мог повернуть назад, потому что это было уже бессмысленно. Вот я и шел вперед. Кричал, помню, как ненормальный маньяк, хотя, честное слово, совершенно не помню, что именно. Глупо, конечно, но иногда мне хочется знать, что же я кричал тогда.

Анжела опять нахмурилась.

— А почему ты боишься рассказать это перед камерой?

— Не знаю... — Я помолчал. — Если честно, то, может, потому, что я все послал к черту. Я оказался не там, где нужно, я был страшно испуган и думал, что вот-вот на нас нападут эти чертовы аргентинцы. Я ударился в панику, вот и все.

— Но в приказе говорится по-другому.

— Просто было темно, и никто толком не видел, что происходит.

Она неправильно поняла меня:

— А сейчас ты жалеешь об этом?

— О Господи, нет, конечно!

— Нет?

— За королеву и Отечество, любовь моя.

Не понимая, она уставилась на меня:

— Ты говоришь правду?

Конечно, я говорил правду, но у меня не было времени распространяться на этот счет, так как солнце село и настало время полюбоваться наступившим вечером. Я взял другой секстант Беннистера со встроенным электронным секундомером и продолжил траекторию звезды до закатного горизонта.

На следующий день ветер совсем стих. Днем еще хоть как-то грело, а к вечеру мы уже натянули свитера, замотали шеи шарфами, а сверху надели непромокаемые костюмы. Ночью, отметив наше местонахождение, я позвал Анжелу на палубу, чтобы показать ей переливающееся северное сияние, охватившее все огромное северное небо. Она смотрела как завороженная.

— Я думала, северное сияние бывает только зимой.

— Круглый год. Иногда его видно и из Лондона.

— Нет!

— Две или три ночи в году, — сказал я, — но вам, горожанам, видно, не до того. Или оно тонет в море неоновых огней.

Огромный, кораллового цвета поток света блеснул и потух в сумерках, а гики «Сикоракс» медленно повернулись. Будь я участником гонок, я бы уже вышел из себя при виде окружающего нас спокойствия. Поверхность моря была абсолютно гладкой и блестела, как полированная сталь. А мы с Анжелой сидели в кубрике и любовались волшебным светом, украшавшим северное небо.

— Ты знаешь, что я забыла? — нарушила молчание Анжела.

— Что?

— Паспорт.

Я улыбнулся:

— Я скажу канадцам, что украл тебя.

Она повернулась так, чтобы можно было опереться о меня. Это был первый интимный жест, который кто-либо из нас допустил за все время пребывания на борту «Сикоракс». Она смотрела на бескрайнее синее небо, усыпанное звездами.

— Знаешь, почему я поехала с тобой, Ник?

— Скажи.

— Я хотела быть рядом. Но дело не в твоей ноге и даже не в Тони — собственно, я до сих пор не уверена, что он в опасности. Я знаю, что должна поверить в это, но у меня почему-то не получается. — Она закурила. — Видишь ли, я очень разозлилась.

— Разозлилась?

— Когда он сказал про нервы новобрачной. И потому, что он не верил мне. — Она принесла из каюты бутылку ирландского виски и стаканы. — Это и есть бегство в море?

— Да, — ответил я. — Так почему ты не воспользуешься случаем и не бросишь курить?

— А почему ты не заткнешься? — И я заткнулся. Какое-то время мы сидели молча. Вспышки северного сияния отражались в воде. — Я вышла замуж за Тони от отчаяния, — неожиданно сказала она.

— Неужели?

— Из-за тебя. — Анжела повернула голову и посмотрела мне в глаза. — Я ведь не должна быть здесь, да?

— Мне хотелось, чтобы ты здесь была, — увернулся я от ответа.

Она улыбнулась.

— Может, я пойду затоплю печку?

— Ты хочешь уйти в каюту, когда сам Господь Бог зажег эти огни?

— А ты хочешь заниматься любовью в холодной каюте? — поинтересовалась она. Я колебался, и Анжела резко спросила: — Ник?

— Но ты же замужем, — неуклюже пробормотал я, сам того не желая, и замер в надежде, что Анжела разобьет все мои жалкие попытки соблюсти приличия.

Она в отчаянии закрыла глаза.

— Мне холодно и одиноко, я испугана и торчу на этой чертовой яхте только потому, что хотела быть с тобой, а ты корчишь из себя какого-то бойскаута. — В гневе она была прекрасна. — Ты знаешь, когда я последний раз просила мужчину лечь со мной в постель?

— Прости меня, — произнес я, чувствуя себя ничтожеством.

Анжела сорвала с левой руки кольца и сунула их в карман.

— Может, так тебе будет проще?

Принципы — это замечательная вещь, особенно когда они полностью растворяются в желании. Мы спустились вниз и разожгли в каюте печь.

* * *

— Ты действительно веришь в Бога? — спросила меня Анжела на следующий день.

— Не знаю, кто может отправиться в океан на маленьком суденышке и при этом не верить в Бога.

— А я не верю. — Анжела забралась на крышу кубрика и нежилась там на вялом северном солнышке, а я сидел в каюте, разложив вокруг себя запчасти. Если мы хотим достичь цели и перехватить «Уайлдтрек», нам непременно понадобится этот треклятый мотор.

За ночь море совершенно успокоилось, и к рассвету паруса висели, как белье на веревке. Все вокруг замерло в неподвижности — стрелка барометра, бледные, невинно прозрачные облачка на небе и даже струйка дыма из камбуза.