Свидетельство обвинения (Том 1, Революция и первые годы Советской власти) - [65]

Впрочем, даже благословение митрополитом насильственного изъятия не изменило бы положения: в результате получилась бы только потеря митрополитом своего духовного авторитета.

Петроградский совет, по-видимому, был недостаточно посвящен в глубокие политические расчеты московского центра. Петроградская власть искренне считала, что единственная цель декрета об изъятии - это получение в свое распоряжение церковных ценностей на нужды голодающих. Поэтому Петроградский совет вначале в этом вопросе держался примирительной политики.

Члены комиссии "Помгола" (помощь голодающим) при Петроградском совете начали "кампанию по изъятию" с неоднократных визитов в "Правление Общества Православных Приходов".

Придавая этому учреждению большое значение (весьма преувеличенное) в смысле влияния на верующие массы, члены "Помгола" стремились сообща с Правлением выработать такой порядок отдачи ценностей, который был бы наиболее приемлемым для этих масс.

Со своей стороны. Правление, оказавшееся неожиданно для себя в роли посредника между населением и властью, проявило большую уступчивость. Оно еще более, чем члены "Помгола", боялось стихийных беспорядков и кровавых осложнений.

Смягчить форму изъятия, не затрагивать, по возможности, религиозных чувств населения - к этому сводились, в сущности, все пожелания Правления. Вначале оно встретило известный отклик и в среде "Помгола". Митрополит находился в курсе переговоров.

Наконец, 5-го марта 1922-го года митрополит получил официальное приглашение - пожаловать на завтрак в "Помгол" для участия в выработке инструкции о порядке исполнения декрета о церковных ценностях.

6-го марта митрополит явился в Смольный в сопровождении нескольких лиц, в числе которых находился бывший присяжный поверенный и юрист, консультант Лавры Иван Михайлович Ковшагов. Владыка представил Комиссии собственноручно им написанное и подписанное заявление. В этой бумаге, в корректном тоне указывалось:

а) Церковь готова пожертвовать для спасения голодающих все свое достояние;

б) для успокоения верующих необходимо, однако, чтобы они сознавали жертвенный, добровольный характер этого акта:

в) для этой же цели нужно, чтобы в контроле над расходованием церковных ценностей участвовали представители верующих.

В конце Владыка указывал, что если, паче чаяния, изъятие будет носить насильственный характер, то по своему пастырскому долгу, он должен будет осудить всякое активное содействие такому изъятию. При этом митрополит ссылался на тут же процитированные им каноны.

Митрополит встретил в "Помголе", как это удостоверялось и в обвинительном акте, самый благожелательный прием.

Выставленные им предложения даже не обсуждались детально, до такой степени они казались приемлемыми. Общее настроение было светлым, митрополит встал, благословил всех и со слезами сказал, что если так, то он собственными руками снимет ризу с Казанского образа Богоматери и отдаст ее на нужды голодающих братьев.

Но увы, вся эта иллюзия соглашения оказалась быстротечной. Московский центр, по-видимому, остался недоволен Петроградским советом, не уразумевшем истинных целей похода на церковные ценности. Перспектива изъятия по добровольному соглашению с духовенством, пожалуй, увеличила бы престиж последнего, что вовсе не улыбалось врагам Церкви. Не соглашение, а раскол, не примирение, а война. Таков был лозунг, о котором не догадался Петроградский совет.

Надо думать, что Петроградскому совету было сделано соответствующее разъяснение или внушение и когда уполномоченные митрополита явились, как было условлено, через несколько дней в "Помгол", чтобы поговорить о деталях соглашения, то они встретили там совершенно другое настроение и даже других представителей "Помгола".

Посланцам митрополита было весьма сухо объявлено, что ни о каких "пожертвованиях", ни о каком участии представителей верующих в контроле не может быть и речи. Церковные ценности будут изъяты в административном порядке. Остается условиться лишь о дне и часе, когда духовенство должно будет сдать власти "принадлежащее государству" имущество.

Представители митрополита заявили, что они не уполномочены вести переговоры на этой почве и удалились.

Легко понять, как глубоко был потрясен митрополит докладом своих представителей! Было ясно, что все его планы и надежды рушились.

Однако он не мог легко расстаться с тем, что считал уже достигнутым. Он отправил в "Помгол" вторичное заявление, в котором, ссылаясь на уже состоявшееся соглашение, вновь перечислил свои соображения, настаивая на них и указывая, что вне этого порядка он не видеть возможности способствовать умиротворению масс и благословить верующих на какое-либо содействие изъятию ценностей.

На это заявление никакого ответа не последовало. Всякие переговоры были прекращены. Чувствовалось приближение грозы.

Между тем, кое-где в Петрограде уже начались описи и изъятия, по преимуществу в небольших церквах.

Особо острых столкновений, однако, не было. Вокруг церквей собирались, обыкновенно, толпы народа. Они негодовали, роптали, кричали по адресу членов советской комиссии и "изменников" - священников бранные слова, изредка имели место оскорбления действием, наносили побои милиционерам, бросали камни в членов комиссии, но ничего серьезного не было. Самые "возмущения" не выходили за пределы обычных нарушений общественной тишины и порядка.