Свидетельство - [180]

Ему никто не отвечал, все слушали, как мурлычет огонь в камине, и только граф, помолчав несколько минут и свертывая свою газету, неопределенно ронял:

— Ну-ну!

Осознание необходимости бежать пришло к ним неожиданно, словно вдруг начавшийся ледоход. И тем не менее графы восприняли это с таким спокойствием, словно взирали на все капризы политической погоды из окна тепло натопленной комнаты. Они будто уже много лет назад разработали до мелочей план бегства: каждому чемодану нашлось место на повозке, для каждой повозки — упряжка лошадей. Приглашали они с собой в Австрию и обеих гостий. Но не настаивали: кто же имеет право вмешиваться в судьбу чужих людей? Клара сказала, что она вернется к своим знакомым в Сомбатхее, что из Венгрии она не хочет уезжать. Бэлла тоже объяснила — самой себе — свое решение: она уехала из города не потому, что боялась перемен, но просто, как заботливая мать, хотела увезти из-под бомбежек ребенка. Теперь она думала остаться с Кларой: втроем, с ребенком, им будет проще. Ей хотелось бы только одного: расстаться с Андрашем и со всем его семейством так, как этого требовал хороший тон и вкус действительно утонченной женщины — страстными клятвами или просто с грустью, задушевно закончить это интермеццо в ее жизни. Накануне отъезда, уже вечером, она наспех даже переговорила с Кларой о том, что их ждет в Сомбатхее: обе решили, что попробуют устроиться сестрами милосердия в больницу.

Утром, по-мартовски серым от холодного встающего над землей пара, у ворот усадьбы выстроилась длинная вереница телег. В самом хвосте ее стояла упряжка волов — та, что должна была отвезти обеих гостий в Сомбатхей.

— Где мой черный чемодан? — кричала Бэлла, бегая вдоль каравана. — Все мои летние туалеты в этом большом черном лакированном чемодане! Дядя Балинт, вы не видели, где он?

Она окликала кучеров, графских слуг, но ей никто не отвечал: все были охвачены дорожной лихорадкой. Наконец нашелся старый привратник — тихий, бесстрастный распорядитель всех сборов в дорогу.

— Я его вон туда положил, вместе с остальными! — указал он чубуком своей трубки. — На третью телегу. Все барышнины вещи там…

— Но ведь я же в Сомбатхей…

Первые повозки уже тронулись, подъехала и коляска для господ; графиня села, к ней же шли граф с сыном — свежие, как будто даже веселые. Андраш кивнул Бэлле, не то прощаясь, не то в знак того, что в бричке еще есть место и для нее. Оказалось проще переложить ручной багаж Бэллы с задней телеги в бричку, чем разыскать ее черный чемодан и другие вещи. Так в последний миг Бэлла разлучилась с Кларой и укатила в Грац — по той простой причине, что старый привратник ошибся и погрузил ее летние туалеты на третью повозку…

С крыльца вслед каравану помахало несколько платков, а слуги только шапки на миг сдернули с голов. Стояли неподвижные, будто изваяния, и ни на их лицах, ни в равнодушных взглядах невозможно было прочесть или угадать, что они в этот момент думали, чувствовали. Дорога огибала усадьбу; за поворотом, из-за темных елей, еще раз показалась графская усадьба, и отъезжавшие могли видеть людей, все так же неподвижно стоявших у ворот.

В Сомбатхее Клару встретили без большого восторга. В госпитале царила страшная суматоха: все были заняты сортировкой раненых на легких — тех, что могли идти пешком, транспортабельных, и тяжелых, которых приходилось оставить на месте. Соответственно делили и оборудование, то немногое, что еще имелось из лекарств и перевязочных средств, медперсонал. Беспрестанно входили и вбегали санитары, сестры, врачи: кто — в белом халате, кто — в полной полевой форме. На предложение Клары ее знакомый профессор, он же начальник госпиталя, проворчал что-то вроде: «Здесь военный госпиталь, а не благотворительный бал!» — так что она даже удивилась, когда ей все же выдали белый халат, а толстая, очкастая старшая сестра определила ее в хирургическую дезинфекционную. Картины этих сумбурных дней как-то стерлись, расплылись у нее в памяти, Клара помнит только, что однажды утром в городе и в коридорах госпиталя наступила тишина, меньше стало больных, врачей, исчезли и ее знакомый профессор, и очкастая старшая сестра. А она все стояла в душной, пахнущей прачечной комнатушке возле огромного, пузатого, как самовар, автоклава и вместе с хромым, мрачным истопником кидала в чрево котла окровавленное белье, бинты. Потом прошел слух, что госпиталь переходит в руки советского командования. Хромой истопник сказал, что пойдет в город Папу, где живет его семья, что в армию он попал нестроевым, а теперь войне конец и ему тут делать нечего…

Клара отправилась с ним — пешком ветреным апрельским утром, швырявшим на землю то пригоршни дождя, то снега.

С шоссе пришлось свернуть: навстречу им катились волны взбушевавшегося моря людей, автомашин, орудий. Нехожеными тропами, через пашни, по грязным проселкам брели они вдвоем — наугад, держа направление от колокольни к колокольне. За три дня добрались до Папы. Хромой истопник не решился привести Клару к себе домой: боялся жены. И, вероятно, не без оснований. Ночь Клара провела на станции, в зале ожидания. А может быть, две ночи — не помнит. То в полусне, то бодрствуя, сидела она в углу на своем поотощавшем узелке с вещами. Вокруг — на скамейках, на постеленных на пол газетах, привалившись спинами друг к другу, уронив голову на вещевые мешки или просто на ладонь — спали солдаты: русские, болгары, румыны, узкоглазые казахи. Один пожилой солдат, длинноусый, скуластый и узкоглазый, привел с собой верблюда. Все, кто был в зале, заорали на него, — кажется, доказывали, что верблюд воняет. Длинноусый тоже орал, объяснял что-то по-своему, — вероятно, что на дворе верблюд может замерзнуть. Все же его упрямство взяло верх; огромное, неуклюжее животное было введено в зал и улеглось как раз подле Клары. Старый солдат сел рядом, достал еду, но все никак не мог успокоиться, недовольно бормотал что-то на чужом, непонятном языке, недовольно кивая на остальных и то и дело поглядывая на Клару, словно видя в ней союзницу. Затем он долго рассказывал свою историю, радуясь, что в этой тихо сидящей женщине нашел терпеливого слушателя. Нарезав ломтями хлеб и вареное мясо, угостил и Клару.