Свидетельство - [167]

И все же, пожалуй, не эти заботы — самые главные. В руках у Сечи сходилось много дел. По мере того как разделялись функции, стали отдаляться друг от друга и люди, становилась заметнее разница в характерах, взглядах. Взять хотя бы эти брошюры, поступавшие из ЦК. Сечи считал их толковыми, понятными ему и всем. После того как Поллак сказал: «Не годятся», — Сечи распорядился: читать всем членам комитета, но что поделаешь, если все читают один и тот же документ, а понимают его всяк по-своему?! Стричко дуется: ему не нравится, как руководит, как работает Андришко. Но, как видно, не по вкусу ему система работы и самого Сечи, хотя и ходил он к Сечи жаловаться на Андришко, обвиняя старика в том, что он подпал под влияние «бывших»… Или — Поллак! С этим вообще ничего не поймешь. А парень умный, образованный. И почему он все время фокусничает, вместо того чтобы помогать как следует?.. А Жужа Вадас — та буквально в рот ему смотрит. Уж и не хочется ни о чем просить молодежь. Что ни скажешь ей, сразу обида: «Не беспокойся и не вмешивайся!..» Или, например, Капи с вечными его комбинациями. Нехорошо подозревать в чем-то товарища, человека с партизанским прошлым, но люди говорят: живет на широкую ногу, жена аристократкой держится. А какие слухи про нее ходят! Кто знает, может, и правда это все? Одно ясно: не так она себя ведет, как подобает жене коммуниста. Сейчас Капи вдруг предложил организовать закрытую столовую — только для партработников. «Такую работу, как наша, — говорит, — не осилить на одной тарелке баланды в день! И зарплату, — говорит, — нужно начать платить членам комитета». Дома у Сечи тоже жена, тоже сетует все: «Кожа да кости от тебя остались, одежда висит, как на жерди!» От Новотных они переехали, но квартира их новая вся разбита, а в порядок привести у Сечи нет времени. «Как звери дикие в лесу живем! Скоро уже смены белья не останется, все променяла на еду! И долго еще так будет? Вон посмотри, соц-демы…» На соц-демов кивал и Капи. Хотя в остальном с соц-демами пока нет трудностей. Сакаи приходит каждое утро к Саларди, и они вместе обсуждают единую линию поведения в Национальном комитете. Еще не было случая, чтобы они голосовали порознь. Но с другой стороны — когда в типографии выдавали картошку, каких трудов стоило добиться, чтобы при этом не забыли беспартийных или членов других партий… И снова — Стричко. Этот всех готов перевешать… А Саларди защищает Новотного и всю эту темную шайку из управления…

Кто же тогда хороший политик? Кто прав? Кому верить, на кого опираться?..

Совещание секретарей началось только к одиннадцати. Прибывающих встречал молодой человек — голубоглазый, кудрявый. Поговорив с каждым, он записывал сведения о районной организации: сколько членов, какие изменения в составе районного комитета со времени последнего совещания.

Большинство секретарей он уже знал в лицо и восклицал, увидев: «О, первый район!»

Но когда подошел и представился Сечи, он небрежно от него отмахнулся и сразу спросил: «Чепельские еще не появились? Опять эти чепельцы опаздывают?» И снова Сечи почувствовал то же самое, как только что, глядя на целехонькие пештские улицы: зависть бедняка.

Понемногу собрались все: Кишпешт, Лёринц, Ракошпалота, Андялфёлд, Уйпешт. Однако, пока не прибыли чепельцы, совещание не начиналось.

Но вот собравшиеся разместились за круглым столом. В комнату вошли два секретаря ЦК. Один из них открыл совещание.

— Наконец-то, — взглянув на Сечи, с радостью в голосе заметил он, — я вижу здесь и будайских товарищей!

У Сечи сразу же пропал неприятный осадок.

Секретарь ЦК не стал делать доклада, а в нескольких словах сказал о переформировании правительства, о военной обстановке и о последних мероприятиях по снабжению Будапешта, после чего за круглым столом завязалась самая обычная беседа. Участники совещания рассказывали, секретарь по ходу разговора делал свои замечания. Как-нибудь нужно дотянуть до урожая. Осталось всего три месяца. С помощью советских товарищей, но и своими силами тоже. Нужно откопать из складов, погребов все, что только там спрятано! Куры уже несутся, скоро и в огородах кое-что поспеет, появится зелень, овощи. Но до настоящего урожая нам все же придется трудненько.

— Очень уж все злы у нас на мешочников и спекулянтов, — говорил секретарь из Кишпешта. — Товарищи требуют выставить кордоны у городской черты и отбирать все, что они привозят. Говорят: «Пора уж порастрясти этих всех ресторанщиков!» Народ так зол, что я просто не знаю, как и защитить от него этих чертовых спекулянтов…

Секретарь ЦК расхохотался:

— Эго мы-то должны защищать спекулянтов? — Но тут же лицо его сделалось серьезным. — Вы должны тут хорошенько разобраться, товарищи. Никто из нас не любит ни мошенников, ни спекулянтов. Но сегодня положение таково, что и мешок и телега продовольствия, которые спекулянт привозит в город, большая для нас подмога! Это нужно разъяснить людям, и они поймут нас. Вы, может, думаете, кому-нибудь приятно ходить по этому восточному базару, в который превратился наш город? Но этого скоро не будет, и бояться тут нечего. Мы действительно порастрясем их, но не такими средствами, как это собираются сделать кишпештские товарищи, а куда более действенными!