Свидетель защиты - [49]

В сорок девятом году у супругов Чижовых родился сын, которого нарекли Николаем. Имя выбрала Клавдия Михайловна. Петр Петрович не возражал. Так случилось, что с первых месяцев их совместной жизни он оказался в семье на вторых ролях, власть крепко взяла в свои руки Клавдия Михайловна. Дело тут, разумеется, в характерах, но и материальная сторона играла роль немаловажную: жена-буфетчица приносила в дом больше, чем муж-шофер.

Только один раз Петр Петрович поступил по-своему: ушел из торговой организации, пересев на автобус, возивший туристов. Клавдия Михайловна была против и едва не выгнала мужа из дома, так они повздорили. Громкая ссора улеглась, и Чижов остался в трехкомнатном доме по Волчьему тупику (он еще не был переименован), но права его здесь были вовсе урезаны, и жена откровенно покрикивала на него. Если просил он чистое белье, не подавала, а бросала, вслух и при посторонних звала «никудышником» и вообще всячески выражала свое неуважение.

Коле в ту пору шел четвертый год, был он обыкновенный на вид мальчик, разве что голова для его лет выглядела великоватой. Рахита врачи у него не находили, и размер головы Клавдия Михайловна относила за счет повышенных умственных способностей сына. Другие Колиной одаренности не замечали, скорее наоборот: говорить он начал поздно, живого воображения не обнаруживал. А мать находила в нем все достоинства и не уставала радоваться на своего сына.

Отец от воспитания Коли был отстранен. Конечно, когда люди живут под одной крышей, их невозможно вовсе изолировать друг от друга, и Петр Петрович иногда пытался сделать Коле замечание, но все его в этом направлении попытки тотчас пресекались: «Не трожь мальчика, пусть играется…». Коле позволялось все, давали ему чего пожелает. И теоретическая основа под это подводилась: «Мы в детстве нужды нахлебались, так пусть у него будет жизнь счастливая… пока мать жива». На отца надежды не было. Что до нужды, то в устах Клавдии Михайловны это звучало скорей всего как иносказательно, потому что сама-то она в детстве нужды не знала — папаша ее был мужчина изворотливый, ловкий, подвизался на поприще артельного и кустарного производства настолько успешно, что оставил после себя некоторые сбережения, позволившие дочери купить дом, а жене безбедно жить на малую пенсию. Петр Петрович, тот в жизни испытал много — беспризорничал, жил в детдоме, всю войну прошел в действующей армии, но даже говоря «мы», Клавдия Михайловна мужа в виду не имела.

Правда, однажды и она не удержалась и наказала сына, но то было исключение, которое, как известно, не колеблет, а лишь утверждает правило.

Случилось это вот каким образом. Клавдия Михайловна пришла домой с головной болью. Намочила полотенце водой с уксусом, покрыла им лоб и глаза и легла на тахту, не раздеваясь, только сняла туфли.

Петр Петрович на тот случай был дома, сидел за столом и читал газету. Коля возил по полу бабочку — с колесиками на длинной палке. Бабочка исправно махала крыльями, Коля рычал, изображая мотор. Вскоре это занятие ему надоело, и он стал бабочкой на длинной палке стукать то стене, при этом норовя попасть то по кошечке в золоченой рамке, то по фотографии мамы под стеклышком.

— Нельзя, — сказал отец, — поломаешь.

Коля на эти слова не обратил внимания.

— Кому я говорю? Нельзя, — еще раз сказал отец.

Клавдия Михайловна, не снимая с глаз полотенце, спросила:

— Что он тебе, помешал?

— Он бабочкой по стене бьет, портрет заденет, поломает.

— Ничего ему не сделается. — И тут же другим, усталым и ласковым голосом Коле: — Играй себе, рыбонька моя, играй.

Коля еще раз попытался достать кошечку в рамке, но не сумел. Тогда он повез бабочку к тахте, поднял к потолку и, крякнув, как дровосек, опустил маме на голову.

Клавдия Михайловна вскочила с воплем, выхватила из рук сына злополучную бабочку, дважды ударила палку о колено и бросила обломки под стол. Колю дернула за руку и шлепнула по заду. Тот заревел, и она тотчас прижала его к себе, запричитала:

— Ну, ну, ну, не плачь, я тебе новую бабочку куплю.

Коля ревел.

— Мама гадкая, — утешала она сына, — Колю обидела… Давай мы ее побьем, — и, взяв его ручонку, стала бить себя по щеке, приговаривая: — А вот мы ей зададим, ата-та, ата-та, не обижай Коленьку, не обижай мою рыбоньку…

Коля умолк, и Клавдия Михайловна принялась за мужа:

— А ты чего смотрел?

— Да я… — начал Петр Петрович.

— Да я, да ты, — перебила Клавдия Михайловна. — Уткнул свои бельма в газету, ничего не видишь. Все я одна должна, все одна, только слава, что мужик в доме…

Петр Петрович встал и ушел на кухню. Туда тоже доносились злые слова жены, но не так громко.

В семь лет, как и все другие дети, Коля пошел в школу. Учился на троечки. Случались в его дневниках и двойки, назначали ему переэкзаменовки на осень, все по тому же злосчастному русскому языку, который давался Коле с трудом. Мать бранила учителей — не умеют, нет подхода к ребенку. А дело было не в учителях, а в том, что Коля с пеленок слышал речь искаженную, неграмотную, запас слов имел минимальный, да и те слова, что знал, ухитрялся писать с ошибками, так как правильное их начертание видел редко: читал Коля мало, и чаще всего не по своей воле.