Свидетель - [122]
Я стал одеваться, торопясь, не попадая ногою в сапог, а рукою — в рукав мундира. Меня колотила лихорадка, и все движения до того замедлились, что я проклинал себя, готовый уже ринуться раздетый, и понимал, что никто не впустит меня туда, где совершалось убийство беззащитного — убийство преднамеренное, рассчитанное и, конечно, одобренное императрицею, уже похвалявшейся повсюду, что её революция не стоила народу ни единой кровавой жертвы.
Исполненный решимости остановить преступление, я бросился наконец вон из своей спальни. Но увы, дверь оказалась запертой и настолько прочной, что я не смог тотчас вышибить её. Я выбрался через окно, но в спешке не учёл, что идёт дождь, и, прыгнув с изрядной высоты, поскользнулся и повредил ногу — никак не мог подняться…
Впрочем, я всё же поднялся и доковылял до крыльца, где стояли наружные часовые. Они видели, что я выпрыгнул из окна, что повредил себе ногу, но будто вовсе не замечали меня, когда я поднимался по лестнице. Дождь мочил их, а они стояли без накидок — с каменными, незрячими лицами.
В дежурной антикамере взахлёб пил водку капитан Пассек. Щёки его были расцарапаны, растрёпанный мундир отвратительно грязен…
В комнате государя ярко светила люстра на дюжину свечей. Первое, что я увидел, был голый по пояс господин Орлов, умывающий лицо и руки над бронзовым тазом — ему поливали князь Барятинский и офицер команды Теплов. Все были в невменяемом состоянии и изрыгали отвратительные ругательства, коими, вероятно, подбадривали себя.
Возле опрокинутого стола, среди побитой посуды, мерзкой слизи закусок и опорожнённых штофов водки, лежал на спине государь Пётр Фёдорович.
Глаза и рот его были открыты. Лицо искажала ужасная гримаса. Шея была стянута белою салфеткой в пятнах крови.
Он только что умер — не остыли ещё руки…
Каждый из покинувших мир сей исполнен недосказанности. Поселяется в нём зловещая тайна, коей не знают живущие и страшатся узнать…
Я вышел. В дежурной антикамере уже никого не было.
Возле конюшни я нашёл одного из часовых, белобрысого сержанта лет двадцати. Он сидел на земле, опустив голову, и плакал, повторяя: «Как же? Как же на всё воля Божья, коли князь ему на грудь ногами, ногами?..»
Тяжкое серое небо опрокинулось на меня — не вздохнуть. Давешняя тоска сдавила. Всё стало безразлично, потому что было беспросветно.
Я сел на коня, отделённого для меня командою, и, не обмолвясь ни с кем даже и словом, поехал прочь от места моей казни — в Петербург. Не прекратись дождь, которого я и не примечал, я бы промок до нитки, понеже весь был во власти неразрешимой своей думы.
Уже в виду городской заставы мне прояснилась причина тоски: в судьбе государя, далёкого, конечно, справедливости, усмотрел я судьбу своего народа, самозванцы над которым больше всего не желали допустить его до светлого и вольного состояния. Мистификация продолжалась, и люди оставались всего лишь листьями на древе, и всякий червь точил их бессчётно, и всякий ветр обрывал их, как ему хотелось, порознь или охапками, и нёс куда вздумается…
Не Пётр Фёдорович вовсе лежал бездыханным — лежало простёртое ниц бедное отечество моё, и близок был час его погибели от насильников, а мы даже криков и стенаний не примечали…
Не заезжая домой, я направился к господину Хольбергу.
— Его задушили! — сказал я, едва войдя в кабинет, где камергер, стоя за конторкою, что-то выписывал из книги. — Пианые мерзавцы, предводительствуемые Орловым!
— Не осуждаю, — пристально вглядываясь в меня, отвечал господин Хольберг. — И мерзкое выпадает вершить кому-то, ибо всякое дело необходимо! Мы обещали государыне трудиться ради единства власти, и сие соизволение Господне, неоспоримо, укрепляет оную: в одной лодке положено быть одному шкиперу, дабы не опрокинуть её на волнах. Через день объявят, что Пётр Третий скончался с перепоя. Тело его выставят в отдалённой церкви на обозрение. Народ увидит его в ненавистном мундире голштинского офицера, и каждый станет повторять, что даже исповедовал его лютеранский пастор, а не православный поп!..
— Знаете ли вы, зачем я пришёл? — воскликнул я, не удержавшись и чувствуя, что не могу долее жить, не восстав против шайки растлителей духа. — Знаете ли?
— Знаю, — снимая очки, отвечал из-за конторки господин Хольберг. — Ты явился, чтобы убить меня, и полагаешь, что сим безумством повредишь делу масонов. Нет, смерть даже десяти тысяч таковых людей, как я, не может повредить великому делу… С самого первого дня с тобою велась игра, которую ты воспринял всерьёз. Я всегда знал, что ты злейший враг Ордена, но ты был нужен нам как исполнитель необходимого дела, о смысле которого, конечно, и не подозреваешь. Знай, именно ты погубил капитана Изотова, именно ты подписал смертный приговор князю Матвееву! Подьячий Осипов в Мошковом переулке был нашим человеком. Ты оказался жалким одиночкою, и все твои мысли, все надежды угаснут вместе с тобою!
Кто не остолбенел бы, услыхав таковые невозможные речи! Но я хорошо усвоил повадки коварных истязателей. Камергер искал повернее обескуражить меня, и я не сомневался, что он нашаривает уже за конторкою заряженный пистолет.
Настоящее издание включает как ранее опубликованные приключения Арбузика и Бебешки в стране зеленохвостых, так и новые приключения в стране Голубых Туманов.
Эта книга известного белорусского писателя, поэта, прозаика, публициста, члена Союза писателей, государственного и общественного деятеля — главного редактора «Информационного вестника Администрации Президента Республики Беларусь» Эдуарда Скобелева стала суперпопулярной ещё задолго до выхода в свет. Автор через художественные формы романа о величайшем Лидере XX века доносит до читателя важнейшие проблемы современного человечества.Для читателей-патриотов Великой России.
Возможно, многие взрослые, увидев эту книгу, радостно воскликнут: «О! я же читал это в детстве!» Когда-то историями о приключениях Арбузика и Бебешки зачитывались тысячи советских мальчишек, а иногда и девчонок. За возможность прочитать любимые истории легко можно было выменять помощь на контрольной или даже поцелуй! Иллюстрации Валерия Слаука перерисовывали через копирку, раскрашивая потом любимых героев.Чем же так приглянулись истории о двух обыкновенных мальчишках из 3 «А»? Тем, что любые приключения – это всегда здорово, а фантастические – ещё лучше.Теперь истории дополнились третьей частью: уступив требованиям читателей, заслуженный деятель культуры Республики Беларусь, писатель и поэт Эдуард Скобелев написал продолжение трилогии.«В Стране Голубых Туманов» – вторая часть легендарной трилогии.
За 186 дней своего царствования Пётр III издал 192 указа, из них указы о дворянской вольности, отмене Тайной канцелярии и прекращении преследований иноверцев свидетельствовали о незлобивом характере правителя. Но воспоминания современников о Петре противоречивы, по-разному изображён «третий император» и авторами этой книги. Кульминацией каждого повествования является «трагедия в Ропше» – убийство императора и предшествующие этому драматические события дворцового переворота 1762 года.В данный том вошли следующие произведения:Г.
Десятиклассник Иосиф Кравец, разочарованный жизненными неудачами, бросает школу и уходит из родительского дома. Случайно он знакомится с человеком, который посвящает его в тайну перемещения во времени.Овладев этим секретом, юноша совершает несколько вылазок сначала в прошлое, затем в будущее и возвращается в свою эпоху, в свой класс, с тем чтобы вместе со своими сверстниками создавать новое общество.
Новая книга известного писателя Эдуарда Скобелева интересна не только для юного читателя, но и для взрослого. Занимательно и увлекающе повествует автор о необычных приключениях, которые происходили в жизни пана Дыли и его друзей. Главные герои — люди мудрые, находчивые, жизнерадостные. В книге много занимательного, смешного и поучительного.Художник: В. В. Дударенко.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.