Но кое-что никогда не меняется. «Зигфрид, — говорю я, — я стар. Я скоро умру, и знаешь, что больше всего меня выводит из себя?»
Он поднимает взгляд от карандаша. «Что, Робин?»
— Я недостаточно взрослый, чтобы быть таким старым!
Он поджимает губы. «Не хотите ли объяснить это, Робин?»
— Да, — говорю я, — хочу. — Кстати, дальнейшее совсем легко, потому что я немало об этом думал, прежде чем вызвать Зигфрида. — Я думаю, это связано с хичи, — говорю я. — Дай мне закончить, прежде чем скажешь, что я спятил, ладно? Как ты помнишь, я принадлежу к поколению, открывшему хичи; мы росли среди разговоров о хичи; у хичи было все, чего не было у людей, и они знали все, чего не знают люди…
— Хичи не были такими совершенными, Робин.
— Я говорю о том, как казалось нам, детям. Хичи были страшные, мы пугали друг друга, что они вернутся и возьмут нас. И больше всего — они нас настолько опередили, что мы не могли с ними соревноваться. Немного вроде Санта Клауса. Немного как те насильники-извращенцы, которыми нас пугали матери. Немного как Бог. Ты понимаешь, о чем я говорю, Зигфрид?
Он осторожно отвечает: «Я могу узнать эти чувства, да. Такое происходило со многими людьми нашего поколения и позже».
— Верно! И я помню, что ты однажды сказал мне о Фрейде. Ты сказал, что он говорил: ни один человек не может считать себя подлинно взрослым, пока жив его отец.
— Ну, в сущности…
Я прерываю его. «А я отвечал тебе, что это вздор, потому что мой отец был настолько благоразумен, что умер, когда я был еще маленьким ребенком».
— О, Робин. — Он вздыхает.
— Нет, слушай меня. А какова самая главная фигура отца? Как мы можем вырасти, если Наш Отец, Который В Центре, все еще там, и мы не можем даже добраться до него, не говоря уже о том, чтобы ударить старого ублюдка?
Он печально качает головой. «Отцовские символы. Цитата из Фрейда».
— Нет, я серьезно. Неужели ты не понимаешь?
Он серьезно говорит: «Да, Робин. Я понимаю, что вы имеете в виду хичи. Это правда. Я согласен, что это проблема для человеческой расы, и, к несчастью, доктор Фрейд о такой ситуации никогда не думал. Но мы сейчас говорим не о человечестве, а о вас. Вы меня вызвали не ради абстрактной дискуссии. Вы вызвали меня, потому что несчастны, и сами сказали, что виноват неизбежный процесс старения. Поэтому давайте сосредоточимся на том, что мы можем. Пожалуйста, не теоретизируйте, просто скажите, что вы чувствуете».
— Ну, я чувствую себя, — сдаюсь я, — чертовски старым. Тебе этого не понять, потому что ты машина. Ты не знаешь, каково это, когда зрение подводит, на обратной стороне ладони появляются темные старческие пятна, а лицо свисает ниже подбородка. Когда нужно сесть, чтобы надеть носки: если встанешь на одну ногу, то упадешь. Когда всякий раз забываешь дни рождения и думаешь о болезни Альцгеймера, а иногда не можешь пописать, когда хочется. Когда… — Но тут я остановился. Не потому что он прервал меня; просто он выглядел так, будто готов слушать бесконечно долго, а какой во всем этом прок? Он подождал немного, чтобы убедиться, что я кончил, потом терпеливо начал:
— В соответствии с медицинскими записями, ваша простата заменена восемнадцать месяцев назад, Робин. Неприятности в среднем ухе легко…
— Подожди! — закричал я. — Что ты знаешь о моих медицинских записях, Зигфрид? Я отдал приказ, чтобы эта информация была закрыта!
— Конечно, Робин. Поверьте, ни одно слово из нашего разговора не будет доступно ни для одной из остальных ваших программ, вообще ни для кого, кроме вас. Но, конечно, у меня есть доступ к банкам информации, включая ваши медицинские записи. Могу я продолжить? Стремечко и наковальню в вашем ухе легко заменить, и это решит вашу проблему равновесия. Замена роговицы положит конец начинающейся катаракте. Остальные проблемы чисто косметические, и, разумеется, не будет никаких трудностей с добыванием молодых тканей. Остается только болезнь Альцгеймера, и, откровенно говоря, Робин, я не вижу у вас никаких ее признаков.
Я пожимаю плечами. Он какое-то время ждет, потом говорит: «Так что все те проблемы, о которых вы упомянули, а также множество других, о которых вы умолчали, но которые есть в ваших медицинских записях, легко могут быть разрешены или уже разрешены. Может быть, вы неверно сформулировали свой вопрос, Робин. Может быть, проблема не в том, что вы стареете, а в том, что вы не хотите принять необходимые меры, чтобы предотвратить это».
— Какого дьявола мне это делать?
Он кивает. «Действительно, почему, Робин? Можете ответить на этот вопрос?»
— Нет, не могу! Если бы мог, зачем бы стал спрашивать тебя?
Он поджимает губы и ждет.
— Может, мне хочется, чтобы все шло естественно.
Он пожимает плечами.
— Послушай, Зигфрид, — начинаю я льстить. — Хорошо. Я признаю то, что ты сказал. У меня Полная Медицина Плюс, и я могу получить любые органы для замены; причина того, почему я это не делаю, у меня в голове. Я знаю, как ты это называешь. Эндогенная депрессия. Но это ничего не объясняет!
— Ах, Робин, — вздыхает он, — опять психоаналитический жаргон. И плохой жаргон, к тому же. «Эндогенный» означает всего лишь «глубинный, происходящий изнутри». Это вовсе не означает, что причины нет.
