Светящаяся паутина - [2]

Но надо было терпеть это. Валентин Марсович мог отказаться от каких угодно благ, только не от махорки. Он любил её ради вкуса и аромата. Она обжигала ему губы, и он, потягивая трубку, постоянно сплёвывал так сердито, как будто у него во рту была величайшая мерзость. Любил он махорку, как своё детство, как дым, сквозь который он видел прожитые г дни.

Одним из самых ранних его воспоминаний была ёлка в доме знаменитой артистки Д-вой, знакомой с его родителями. Когдато давным-давно они, взяв его с собой, съездили к ней погостить. Валентин Марсович любил рассказывать об этой ёлке.

Любил он также воскрешать в своих речах дни, когда он учился в университете. С удовольствием вспоминал он о студенческих проказах и однажды спел нам не очень благопристойную студенческую песню. Валентин Марсович, однако, не кончил университета, поскольку по своеволию характера был в молодости очень непоседливым. Он переменил множество профессий, Странствуя по свету, и теперь немало картин являлось ему сквозь дым его трубки. Были среди них и горестные.

Туман, морось. Над размяклой могилой стоят мой отец, тётя Зоя, сестра Валентина Марсовича и дочь её — студентка, приехавшие из Киева, моя племянница и я сам, а напротив — Валентин Марсович с широко раскрытыми красноватыми веками. В могиле, в гробу покоится тело его матери — Анны Васильевны Троицыной.

Картина эта запечатлелась и в моей памяти.

Анну Васильевну я до сих пор хорошо помню, хотя, когда она умерла, мне было всего шесть лет. Сморщенная, согбенная, в огромном платке. Она вечно укоряла Валентина за невнимание к хозяйству. Умерла она внезапно; ночью во время сна. После её смерти Валентин Марсович долго повторял, что, хотя умом он и понимает, что матери уже нет, но, как ни старается, не может поверить в это сердцем. Чтобы рассеяться он стал усердно заниматься изобретательством, к чему всегда был склонен.

Его изобретения большей частью имели уклон к сельскому хозяйству. Например, однажды он написал несколько писем довольно значительным лицам о том, что, по его мнению, выгодно насаждать леса из конского каштана и перерабатывать каштаны на крахмал. Другой раз, не знаю, в шутку или всерьёз, он уведомил двух ответственных хозяйственников, что можно бо роться с сусликами с помощью радио.

«Суслики животные нежные, — писал им Валентин Марсович. — Суслики боятся шума. Если поместить на ста гектарах сельскохозяйственных угодий по одной радиоточке, то суслики этого не вынесут. Они погибнут от нервного истощения». (Замечу, что шума совершенно не выносил прежде всего сам Валентин Марсович.) Наиболее остроумным изобретением Валентина Марсовича был, пожалуй, оригинальный способ изготовления шёлковых тканей, любопытный тем, что он основывался на плетении шёлка самими шелкопрядами.

Замыслу Валентина Марсовича как нельзя лучше соответствовал походный сосновый шелкопряд. Гусеницы этого шелкопряда передвигаются большими группами гуськом. При этом они протягивают ленту из шёлковых нитей. Передняя гусеница выпускает нить и прикрепляет её к грунту. Вторая гусеница идёт по этой нити и удваивает её своей собственной нитью.

Третья — утраивает и т. д. Когда ряд проходит, за ним остаётся узкая шёлковая лента, служащая гусеницам в их путешествиях нитью Ариадны. Благодаря ей они редко расползаются, двигаясь почти всегда строго однорядно.

Учтя приверженность этих гусениц сомкнутому строю, Валентин Марсович решил заставить их наматывать свои ленты на такую поверхность, которую они могли бы одеть в чехол из шёлковой ткани. В качестве подходящей поверхности он выбрал «бутылку Клейна» с дырочками возле линии её самопересечения и со многими щелями. Именно односторонность «бутылки Клейна» создавала возможность сплетения выпускаемых гусеницами нитей в сетчатую связь.

Из тонкой жести Валентин Марсович изготовил разъёмное подобие «бутылки Клейна» и электрическими проводами на сургучной подложке оградил на нём запутанные ходы для гусениц. (Провода служили для того, чтобы лёгкими ударами электричества пресекать попытки гусениц ползти не туда, куда нужно.) К сожалению, хотя после двухдневного ползания по «бутылке Клейна» гусеницы действительно изготовляли шёлковую ткань, но она получалась неоднородной: местами плотной, а местами ажурной.

Стараясь улучшить ткань, Валентин Марсович то так, то эдак перекладывал на своей жестяной «бутылке Клейна» дорожки для гусениц, но без ощутимого успеха. Теперь же, когда Кира Евдокимовна погнула «бутылку Клейна», пронося её сквозь дверь, ткань стала получаться безобразной, и Валентин Марсович приуныл. В тот субботний вечер он выглядел усталым.

Он печально молчал, пока не выкурил три трубки, а потом огорошил меня, отца и тётю Зою неожиданным заявлением:

— Так что бросаю я теперь курить.

Всё, что угодно, ожидали мы услышать от него, только не это. В нашем представлении он был неотделим от махорки.

— Вы шутите, Валентин Марсович! — воскликнул мой отец.

— Нисколько. Кира Евдокимовна говорит, что, если я не брошу курить, она заболеет. У неё слабые лёгкие.

— Скажите откровенно, Валентин Марсович, вы довольны своим новым положением или нет? — улыбаясь, спросила тётя Зоя.