Светорада Медовая - [187]

– Все. Едем. Слава Иисусу Христу во веки веков!

Однако когда корабль тяжело и важно стал разворачиваться на воде, Ипатий опять устремил взгляд на берег, откуда ему по-прежнему махали и что-то кричали херсониты. Слышался звон колоколов в церквях.

– Я буду скучать по этим местам. Человек всегда оставляет частичку своей души там, где был счастлив.

Светорада погрузилась в воспоминания. Словно сквозь сон, сквозь дымку былого она увидела деревянные вышки родного Смоленска, где прошло ее беспечное детство и полная мечтаний счастливая юность. Потом в памяти всплыли длинные рубленые дома Ростова на берегу широкого Неро, где она так безмятежно и хорошо жила со Стемой. А там память нарисовала и широкий разлив реки в многолюдном Итиле с его синагогами, мечетями и крестами храмов, утопающими в садах среди глинобитных стен. Даже пахнувшие полынным ветром просторы степи пришли к ней в воспоминаниях. И все это отныне в прошлом. Ее ждет Царьград – так на ее родине величали великую столицу Византии Константинополь.

Но вскоре внимание Светорады отвлек Глеб, который залез на борт корабля, пытаясь разглядеть посеребренную фигуру на его носу. Светорада вскрикнула и кинулась к сыну, но приставленные к ребенку слуги уже опередили ее. Толстощекий евнух, ссадивший мальчика на палубу, объяснял ему, что это изваяние – Нептун, древнее божество морей. Но то, что их корабль украшает его фигура, лишь дань былой традиции, а вот надеяться они будут на великую избавительницу от бед – и евнух указал на изображение Пречистой Девы на огромном заполоскавшемся парусе, который корабелы спускали с поперечной мачтовой реи.

Глеб задирал темноволосую головку, смотрел округлившимися голубыми глазками. Светорада нежно глядела на сына. Как все-таки скоро учатся дети, вон и ее малыш уже легко понимает непривычную греческую речь. Ее малыш… За которым где-то и по сей день убивается другая женщина, его мать, Ольга…

Светорада отогнала эти мысли.

Глеб увидел ее и подбежал, ткнулся темноволосой головой ей в ноги, потом вскинул улыбающуюся мордашку. Светораде было отрадно видеть, как он разрумянился, как блестят его глазки.

– Там за перегородкой я видел баранчиков, – сказал малыш. – Можно их погладить?

Светорада стала объяснять, что эти животные станут для них пищей в пути, но мальчика это не обрадовало. Он нахмурил темные, будто прорисованные бровки, сердито поджал губу. И у Светорады даже дрогнуло сердце – до того он в этот миг походил на князя Игоря.

Но Глеба уже отвлекало иное. Он склонился, заглядывая под настил палубы, где тянули глухую песню гребцы, заставляя вздыматься и опадать мощные ряды весел.

Охраняет Господь путь праведных, И путь нечестивых погибнет…

Вскоре Глеб потерял интерес и к гребцам – куда занятнее было наблюдать за сновавшими по реям корабелами, следить, как полощется огромный парус с изображением темноокой суровой женщины в головном покрывале, как у мамы. И маленький Глеб стоял, подняв кверху голову, потом стал важно прогуливаться по палубе, заложив за спину ручки, смотрел на кормчих, которые с напряженными лицами налегали на кормило, разворачивая огромный корабль. Светораду умилял его вид – такой нарядный в своем малиновом длиннополом кафтанчике и в этих крохотных сапожках из зеленой кожи с позолоченными каблучками. Настоящий маленький княжич, правда, в облике византийца, ибо ее сына подстригли как ромея, подвив вниз челку, а одна из прислужниц даже надела ему на грудь плетенную из шелковистых нитей ладанку с вышитым крестом в круге.

Большой дромон уже вышел из гавани, быстро удаляясь от берега, но еще были видны желтоватые башни Херсонеса, вход в тихий порт, кресты на базиликах, ступени лестниц, спускавшихся к морю… Ипатий Малеил часто заморгал, не понимая, откуда эта непрошеная слеза. От ветра, должно быть…

Он прошел переговорить с капитаном, потом смотрел на Светораду, неподвижно стоявшую у перил и так же, как он ранее, не сводившую взгляд с берега. Морской ветер развевал ее головное покрывало, трепал полы пенулы. Она уже выглядела как византийская матрона, горделивая и прекрасная, но когда повернулась… Ипатий угадал в ее ласковой улыбке, в этих непокорно выбивающихся из-под вуали золотистых кудрях ту прежнюю Светораду, которую полюбил своим сердцем бывалого мужа, словно ее дивная красота вернула ему все порывы жаркой молодости. И вот, наконец, он получил ее как дар этой земли.

Ипатий подумал о том, что Светораде исполнилось двадцать лет. Она уже не та девочка, которая развлекала и умиляла его при дворе смоленского архонта Эгиля Золото. Она стала женщиной, более достойной, более мудрой… более страстной. Вспоминая их полные неги ночи, он почувствовал, как глухо ударило о ребра сердце. Его нескончаемая счастливая любовь, исполнившаяся мечта, его Светлая Радость… Она стала еще прекраснее за это время, и хотя ее дивные янтарные глаза были глазами много пережившей женщины, он сделает все, чтобы к ней вернулась прежняя беспечность, чтобы она вновь чувствовала себя счастливой, вновь смеялась и плясала.

Его опять отвлек капитан, уточняя, как им лучше плыть: вдоль побережья, что дольше, но и безопаснее, или по более скорому и опасному пути – через широкие воды Понта Эвксинского? Ипатий осведомился у опытного морехода, что тот сам думает по этому поводу.