Светоч - [6]

Только на войне и пуля-дура.

А девчонка раненым — как мать —

многих к жизни заново вернула.

Ласково склоняясь над лицом,

с нежностью шептала: «Пей, голубчик…»

Каждый с ней держался молодцом.

Каждый становился с ней живучей.

Но, бывало, горькая слеза

воздух пеленою застилала —

плакала девчонка… кто сказал:

плакать на войне — не по уставу?

А ещё, бывало, по весне,

в редкие минуты передышки

пела она песни о Москве,

про любовь какого-то мальчишки.

И казалась доброй тишина,

чудилось, что где-то пахнет хлебом,

верилось, что кончится война,

станет, как и прежде, мирным небо.

Только преждевременны мечты…

Эх, друзья-подруги фронтовые,

как ей были дороги цветы —

скромные ромашки полевые!

Сколько раз плела из них венки!

Знала ли, что будут над могилой

плакать голубые васильки?

Да, она нас многому учила —

лишь не научила одному:

как суметь сдержать слезу мужскую

в самую последнюю весну —

светлую…… победную……… святую…

15 9 мая 1945 г

Из заколоченных ворот никто не вышел,

а надпись «все ушли на фронт» казалась лишней

в последний день большой войны…

Лишь детский мячик

легко спружинил от стены соседской дачи,

перелетел через забор,

и где-то рядом

пробив бурьян, упал во двор

большим снарядом.

Свалился с выжженных небес под куст крапивы,

как снежный ком, как благовест —

осколком Мира.

И ранил солнцем тишину пустого дома,

а детский смех взорвал войну

подобно грому…

Но из рассохшихся ворот никто не вышел —

здесь все давно ушли на фронт…… и даже Выше…

16 В городском саду играет духовой оркестр

«Утомленное солнце нежно с морем прощалось……»

В летнем парке кружила утомленная старость.

Островок танцплощадки: старики и старушки

Неуклюже танцуют — инвалиды, толстушки…

И неловкой рукой поправляют седины

Ветераны войны (старики? нет… Мужчины!)

Ну, и что из того, что сбиваются с такта?

Пьют тайком валидол…… а когда-то… когда-то!!!!!!!

Это было давно…… под Москвой иль Калугой —

Увлекала сердца довоенная вьюга.

Но чарующий вальс прервала канонада,

И откликнулась эхом у стен Сталинграда.

С той далекой поры пролетело полвека.

И не надо бы дважды входить в одну реку:

Ни к чему ворошить промелькнувшую юность —

Все бесследно прошло…… да зачем-то вернулось…

Так же падает лист, и трепещут осины,

Позабыты на миг ревматизм и морщины.

И на счет «раз-два-три», не смотря усталость,

Кружит чья-то любовь…… чья-то юность… не старость…

В звуках вальса опять годы мчатся незримо,

Набирают разгон и проносятся мимо…

Тихий шелест времён — как листва под ногами.

Это было давно… это было не с нами…

Надувные шары поднимаются в воздух…

Звонкий смех детворы… и нежданные слезы

Подступили к глазам, затуманили сердце —

Одинокой душе помогли отогреться…

Но все реже звучат духовые оркестры,

Меньше кружится пар — на площадке не тесно.

Ветераны войны, как вас мало осталось…

«Утомленное солнце нежно с морем прощалось…»

17 Че

Другу детства — много лет спустя…

Он называл себя «мальчик Че» — не объясняя другим: «Зачем?»

Мимо ушей пропуская: «Псих…» Просто пацан начитался книг…

Маленький демон — и в этом весь. Мне он достался таким, как есть —

самонадеянный Бог, Икар… лучший из племени че гевар…

Нам не хватало минут и слов — мы познавали на вкус любовь —

как ни пытался советский быт выбить из бедных подростков прыть —

секс в СССР отменён (пи. дец!) Не было секса, но был подъезд —

смех в темноте и щенячий визг — так мы входили в большую жизнь.

И уходили куда-то врозь. Нас раскидало — не вкривь, а вкось…

Спать бы и спать на чужом плече. Только порою мне снился Че.

Грустный, задумчивый гитарист — взгляд отрешённый — не вверх, не вниз

мимо… как будто куда-то вглубь…… мы постигали не смысл, а суть…

Мы иногда выпускали пар… Он научился держать удар.

Как джентльмен, уступая мне: мог, если надо, прижать к стене,

и урезонить касаньем губ — нежный до боли… но чаще груб…

Вспыльчив и резок — и мне под стать… Оба мы крезы — ни дать ни взять…

Нам не хватало реальных битв. Мы выбирали не быт, а «быть»…

И навсегда покидали строй: ибо, где первый — там есть второй.

Мы бунтовали. Срывали дверь — в тесном подвале с тугих петель.

Ухали стены, и глох подъезд. Новые сцены для новых пьес.

Каждый ушёл на свою войну. Маленький воин — в чужом плену

догм, установок, всеобщих схем. И вековечный вопрос: «Зачем?»

К чёрту вопросы! Мы брали след, честно и просто идя на Свет.

И уясняли чуть позже суть: есть бездорожье, но лучше Путь.

Мы прозревали за годом год: есть прозябанье, а есть Полёт.

Жизнь продолжалась. Мне снился сон. Мало деталей — лишь общий фон,

минимум действий…… а так вообще — призраки детства и мальчик Че,

выбравший тропы иной страны — пламя герильи чужой войны,

сладкую дымку чужих сигар, кожей впитавший иной загар.

Сделавший тылом кубинский порт… чуждая Лира ему поёт.

Я ошибалась: он был в Чечне — псих ненормальный, мечтатель Че.

Каждому времени — свой герой. Он был уверен. Стоял горой

но не за этих… и не за тех…… сразу в ответе — один за всех:

и за чеченских детей…… за вдов… за огрубевших душой юнцов…

и за российский трёхцветный флаг. Каждому — друг, никому не враг.

Словно назло, угодив в спецназ, чётко усвоил одно: «Приказ».

Ранен. Контужен. Ослеп. Оглох. Слушал лишь душу. А в сердце Бог

сыпал командами: «Не убей!» «Надо бы… надо…» А Он: «Не смей!»