Светоч Русской Церкви. Жизнеописание святителя Филарета (Дроздова), митрополита Московского и Коломенского - [39]

Или это вам кажется только мечтанием воображения? О, если бы мы достойны были более очищенным оком ума созерцать сие в более существенных явлениях света духовного, а не в представлениях только собственного воображения! Но, мне кажется, лучше хотя мечтать таким образом, нежели любомудрствовать противным сему образом… А дабы и трудности преодолеть, и опасности пройти невредимо, для сего не более требуется, как только не быть нетерпеливу, не унывать, не отчаиваться, но, каково бы ни было наше положение, непрестанно чаять Бога, спасающего пас от малодушия и от бури (ср.: Пс. 54, 9)…

Мне же, который недолго беседую с пустынею и о пустыне и потом долго пребываю в молве и попечениях града и делах человеческих, – кто даст ми криле яко голубине? и полещу, и почию (Пс. 54, 7)! Могу ли сказать себе – или когда наконец возмогу сказать: се, удалихся бегая и водворихся в пустыни (Пс. 54, 8)! Когда облегчуся от бремен чужих, чтобы обратить все попечения к облегчению собственного, да не како, иным проповедуя, сам неключим буду (1 Кор. 9, 27). О Дающий иному криле, яко голубине, дабы лететь и безвозвратно почить в пустыне, а иному глас кокоши, чтобы созывать Твоих птенцов (ср.: Мф. 23,37) под Твои криле, собирай Сам и храни всех нас под крылами Твоея благости и стогнами ли селений, тропинками ли пустыни приведи наконец всех в тот вечно безопасный град, из которого не нужно будет убегать ни в какую пустыню. Аминь».

Глава 5 Московские любители мудрости

Делу духовного образования и просвещения святитель неизменно придавал первостепенное значение. Особое внимание, конечно, он обращал на «свою» духовную академию. Он знал всех профессоров и преподавателей, контролировал учебный процесс и программы читаемых курсов, присутствовал на многих обычных экзаменах и обязательно на проходивших публично выпускных экзаменах, на которых читались итоговые сочинения. Митрополит не ленился сам просматривать работы выпускников, но был столь же требователен к учащимся, сколь и к учащим. После долгих колебаний он сместил с должности ректора академии архимандрита

Поликарпа (Гайтанникова), талантливого богослова, но слабого администратора. Произошло это после упорного настояния близкого знакомца митрополита Андрея Николаевича Муравьева. Дело не в том, что владыка поддавался внушению, совсем нет, он был абсолютно невнушаем постороннему мнению – если оно не совпадало с его продуманным убеждением. Но следует сказать и о Муравьеве.

А.Н. Муравьев

Высокий, белокурый красавец в ранней молодости блистал в высшем свете, был более известен, чем его братья Николай и Михаил. Но вдруг произошел поворот в его судьбе, непостижимый для большинства светских знакомых. Андрей Николаевич в двадцать три года бросает службу и 1829 году отправляется в паломничество в Иерусалим. Сердце его открылось Богу. Чувства так переполняли Муравьева, что он не мог удержать их в себе. Так появилась на свет его первая книга о путешествии в Святую Землю. В то время крайне необычным было обращение светского литератора к чисто духовной теме. Московские знакомые автора посоветовали ему прежде отправления книги в духовную цензуру показать ее митрополиту Филарету – они познакомились, сблизились, подружились.

Впрочем, то была странная дружба, в которой один выступал крайне требовательной стороной, настаивая на своих мнениях и взглядах и понуждая другого принимать их. А другой лишь предлагал свои оценки, высказывал свое отношение… Первым был Муравьев, вторым – митрополит Филарет.

Но благодаря этой дружбе Андрей Николаевич, обладавший немалым литературным даром и неустанно пополнявший свои знания о Церкви, превратился в плодовитого и интересного христианского писателя. В свет выходили одна за другой его книги: «Путешествие по святым местам русским», «История Российской Церкви», «Первые четыре века христианства», «Жития святых Российской Церкви, также иверских и славянских» в 12-ти томах, «Русская Фиваида на севере» и многие другие. Святитель терпел трудный и властный характер Муравьева, питая к нему самые добрые чувства и с очевидностью желая поддержать и укрепить на верном церковном пути талантливого литератора, который своими книгами помогал тысячам русских людей стряхнуть духовную вялость и лень, обратиться к истинным духовным ценностям.

То же благословение Московского архипастыря на труды духовные получил и Иван Васильевич Киреевский, принявшийся за издание в русском переводе трудов святых отцов, на что никак не решались синодалы. Со стороны Московского митрополита то была не дерзость, не вызов своим собратьям, придавленным тяжелым гнетом обер-прокуратуры. Он был убежден в своем праве и обязанности вершить дела, полезные для Церкви. Вот эта внутренняя свобода, ограниченная лишь верностью Богу и Церкви Его, и позволяла святителю Филарету действовать. Рамки Священного Писания и Предания вовсе не казались ему тесными, как не были они тесны и для великих отцов Церкви – святителей Василия Великого и Григория Богослова. И, подобно этим великим мужам, святитель стремился отражать угрозы Церкви и вере, которые в XIX веке усилились.