Светлый берег радости - [14]

На пляж мы пошли втроем, Маринка все-таки решила пойти с нами. Нина Федоровна снабдила нас всем необходимым, на ее взгляд, конечно, этого необходимого набралось две сумки, словно мы собирались в длительный поход. Одну сумку ворча понесла Маринка, другую, из которой выглядывал большой термос, — я. Валерик нес надувной мяч и совок. Мое необходимое было при мне: купальник надет, очки от солнца на носу, кепка на голове, крем от загара в кармане шорт. Пляж мне понравился, большой, частью травяной, частью песчаный. Здесь были оборудованы раздевалки, стояли лежаки, навесы от солнца — все это роскошество было огорожено и охранялось.

Маринка расположилась на лежаке в мини-бикини, подставляя солнцу пышное незагорелое тело. Все мои призывы хоть чуть-чуть подвигаться и объяснения, что столько лежать вредно, действия не возымели. Махнув на нее рукой, я быстро разделась, намазалась кремом и раздела ребенка до трусиков, не забыв оставить ему кепку. Мы и бегали, и прыгали, и строили из песка волшебный замок, и играли в футбол. Какое-то время Маринка, снисходительно улыбаясь, следила за нашей возней, но потом уснула. Мы разбудили ее брызгами, отряхиваясь после купания прямо над ней, словно две собаки. Маринка заверещала, села и вдруг уставилась на нас круглыми от ужаса глазами. Не понимая, что ее так напугало, я оглянулась — за нами никого не было. Валерик отступил от матери на шажок и потупился. Оказалось, что ребенку запрещалось даже близко подходить к воде. Чертенок конечно же знал об этом, но мне не сказал, а самой мне такое и в голову не могло прийти — на пляже в тридцатиградусную жару запрещать ребенку купаться! Мы тут же стали собираться домой, Маринка выглядела недовольной, но я и не думала волноваться. Пусть хоть на голову встанут, а мальчик успел и набегаться, и накупаться, он шел домой усталый, но счастливый, крепко держал меня за руку и все норовил заглянуть мне в лицо. Я подмигнула ему, и он залился радостным детским смехом. Нормальный жизнерадостный малыш.

Я приготовилась выдержать бурю, но буря была тихая. Маринка о купании вообще не заикалась, ее явно интересовал только ужин, а Нина Федоровна, поминутно вздыхая, мягко попеняла на мое неразумное поведение, тщательно перечислив все опасности, подстерегающие ребенка в воде: грязь, микробы, пиявки, захлебнется, утонет. Я выслушала ее с самым серьезным видом и не менее тщательно перечислила все опасности малоподвижного образа жизни ребенка: раннее ожирение, слабость мышц, пониженный жизненный тонус, апатия, склонность к замкнутости и, как следствие всего этого, неустойчивое состояние нервной системы, нарушения психики. Картину я нарисовала, что и говорить, мрачную. Нина Федоровна ужаснулась до онемения. Придя в себя и усвоив полученную информацию, она благоговейно спросила:

— Асенька, ты так много знаешь о детях, так хорошо разбираешься в детских вопросах… Ты специалист какой или у тебя свои дети?

Я совершенно не задумываясь ответила на оба ее вопроса отрицательно, но за ужином задумалась, и мысли мои были отнюдь не веселые. Специалист я или дилетант в детских вопросах, меня волновало мало, но вот вопрос о собственных детях! Странно, что до этого момента я даже не задумывалась об этом, но, может быть, это как раз и есть знак того, что никакого ребенка у меня нет? А вдруг все-таки есть, но я не помню об этом, а он где-то ждет, плачет, зовет? Мне стало так плохо, что даже затошнило. После ужина все собрались в гостиной и включили телевизор. Я сказала, что у меня заболела голова и поэтому иду спать. Валерик огорчился, он надеялся еще поиграть со мной до сна. Нина Федоровна расстроилась; она решила, бедняжка, что голова у меня болит из-за ее выговора, а поскольку ребенок за ужином выказал невиданный ранее аппетит и тем подтвердил правильность взятой мною линии, ее мучило раскаяние. Я успокоила ее как могла, сказала, что слишком много была сегодня на воздухе и на открытом солнце, лягу пораньше и завтра все будет в полном порядке. Наконец меня отпустили, и я ушла к себе.

Мне не спалось, меня одолевали вопросы, на которые я не знала ответов. Надев халат, я вышла на балкон и села в качалку. Долго следила, как из-за леса всходит молодой тонкорогий месяц, как мечутся в темнеющем небе птицы. Доносящийся из сада запах ночных цветов сладко обволакивал и дурманил. Постепенно мысли, так остро терзающие меня, утрачивали свое жало, размывались и исчезали. Заблестели звезды, наращивая свой блеск и силу по мере того, как темнело небо, становясь из темно-голубого бархатно-синим, а потом и темно-фиолетовым. Я подумала, что перед лицом этого волшебного мироздания мои шараханья, падения и ошибки — это ничто. И откуда-то пришла уверенность, что, что бы ни случилось со мной, как бы ни повернулась моя изменчивая судьба, я все вынесу, выдержу, разгадаю все тайны, не сдамся и не сломаюсь.

На следующий день все вошло в свою колею, мы ели, гуляли, купались, играли и читали книжки с Валериком. Он был мил и послушен, ходил за мной хвостиком, смотрел мне в рот и, что бы я ни сказала, бросался исполнять сломя голову. Никто больше не оспаривал мои методы воспитания ребенка. Я ехала на дачу отдохнуть, развлечься и отвязаться от прилипчивого Жеки, а оказалась в роли гувернантки. Никто против этого не возражал: Маринка была довольна, что ребенок не пристает к ней, Нина Федоровна радовалась возросшему аппетиту внука и его крепкому сну, Валерик был просто в восторге, что с ним играют. Мне тоже это нравилось, я много двигалась, была деятельна, мне некогда было предаваться мрачным раздумьям и терзать себя бесплодными вопросами. Даже Маринку мне удалось чуть-чуть расшевелить, мы ездили на машине в Звенигород, иногда гуляли, болтали о всяких пустяках, так что с нее почти слетела сонная одурь, делающая ее похожей на дурочку. А когда Нина Федоровна, болтая как-то за завтраком, сообщила, что неподалеку есть приличная база отдыха, где имеется бар, можно потанцевать и куда захаживают летчики из соседнего гарнизона, то Маринка даже о еде забыла. Сначала она замерла, мечтательно глядя куда-то вдаль, потом очнулась, вскрикнула: