Светлые крылья для темного стража - [75]

— Ладно, давайте пить кофе! — сказал Меф.

Даф всмотрелась в Ромасюсика и удержала его за руку. Сердце подсказало ей заглянуть в чемодан. В боковом кармане она нашарила серебряную ложку, которой три минуты назад там точно не было. Стоило ей окунуть ее в кипяток, как вода зашипела и стала синей.

Разгневанный Меф притянул к себе Ромасюсика.

— Так это ж не яд, а просто сонное зелье! Я хотел, чтоб вам спалось лучше! Заботился! — воскликнул тот с обидой.

Прасковья сидела в углу купе, поджав колени. Она была похожа на пантеру. Гибкая, худая, с дремлющими щелочками всевидящих глаз. Стакан с кофе клокотал и кипел у нее в руке, в то время как у Мефа и Дафны вода была лишь теплой — не больше. Еще более странным было то, что Прасковья пила кофе большими глотками, точно вообще не замечала, что происходит с водой.

Ромасюсик раскладывал вещи. Меф наблюдал, как на столе перед ним вырастает аккуратный ряд предметов. Салфетки, маникюрные ножницы, два пузырька, подписанные «venena».[7] Заметно было, что к путешествию Ромасюсик подготовился серьезно.

Среди прочих вещиц оказался и стилет, который шоколадный юноша выложил на стол с большой осторожностью. Буслаев усмехнулся. Судя по слабому свечению, это был артефакт-перевертыш, дожидавшийся минуты, когда кто-нибудь посторонний возьмет его в руки и он вонзится ему в сердце на всю длину клинка.

— Дружочек, не отрежешь колбаски? Прашечка очень любит колбаску! У нее низкий гемоглобин! — невинно попросил Мефа Ромасюсик, извлекая палку полукопченой колбасы.

— Запросто! — согласился Меф и, не глядя, трижды рубанул мечом. Три тонких ломтика колбасы упали Ромасюсику на колени. — Шкурку снимешь сам! — сказал Меф.

У Ромасюсика запрыгала челюсть. Он послушно снял с колбасы шкурку и больше к Мефу не приставал. Прасковья же только усмехнулась. Меф прекрасно понимал, что для нее это были не покушения даже, а так, забава. Сама дав клятву не нападать, она позволяла Ромасюсику резвиться, отлично зная, что его шоколадные потуги жалки и бесполезны.

* * *

Поезд долго полз по низине. Ничего не было видно, кроме подступившего почти к самым путям мелколесья. Изредка застенчиво проскакивали болотца. Уже где-то между Тулой и Орлом леса куда-то попятились, и поезд все чаще стал выскакивать на живописные, взрезанные оврагами лесистые долины. Прекрасные, сказочные места! Изредка попадался шлагбаум у свежепокрашенной будки, в которой царила женщина в неизменном оранжевом жилете, стоящая на пороге с флажком, а за шлагбаумом — длинный терпеливый хвост машин.

Ближе к городам начиналась пестрая толкотня дач. Какой-нибудь дорогой трехэтажный особняк втискивался между смешных щитовых домишек и с редким отсутствием воображения пытался отгородиться от них высоким забором.

Или, случалось, какой-нибудь кособокий, но отважный домик набирался храбрости и подскакивал к путям совсем близко. Тогда видно было, что на крыльце сидит семейство, рассеянно смотрит на поезд и жует.

— Бедные люди! Если бы я жил у железной дороги и видел в день сотни поездов, мне постоянно хотелось бы уехать. Все равно куда — лишь бы уехать, — сказал Меф.

— Тут ключевое слово «сотни». Глаз замозоливается, и ты вообще перестаешь что-либо замечать. А вот если один поезд в день — тогда да, хотелось бы, — поправила его трезвомыслящая Даф.

В дверь внезапно постучали. Ромасюсик вздрогнул. Дафна на всякий случай проверила глазами, далеко ли флейта. Даже Прасковья подобралась. В ее руке появился маленький, совсем неопасный с виду ножик. Стук в дверь повторился. Меф открыл. В купе просунулся крепенький старичок с бегающими глазками.

— Сыночки, хотите яблочков? А то набрал в дорогу — теперь, боюсь, испортятся! — предложил он, глядя почему-то на Даф, которая менее прочих похожа была на сыночка.

«Сыночек» Даф поблагодарила, сказав, что яблок они не хотят. Над головой у старичка была хорошо заметная, с коричневыми размытыми разводами аура отравителя. Старичок покрутился в дверях еще секунд десять, зорко оглядел купе и, все же оставив на столе несколько яблок, удалился, ласково воркуя.

— А вот и первый посланец Спуриуса! Пока что, думаю, это был разведчик! — представила Даф.

— А яблоки зачем? — спросил Меф.

— Яблоки это так, на «авось прокатит!»

— Он мне сразу не понравился. Такими ласковыми бывают только садисты, — проворчал Меф. — Но почему ты думаешь, что его послал Спуриус?

Даф только улыбнулась. Не могла же она сказать вслух: «Я почувствовала, что Ромасюсик с Прасковьей видят его впервые и совсем не ждали».

Ромасюсик взял яблоко и с аппетитом захрустел. До этого момента Меф не подозревал, что шоколадный юноша вообще способен принимать пищу. Оказалось, запросто.

— Банальный мышьяк! Я хаваю айдию, что он держит нас за лохов. Даже обидно! — заявил Ромасюсик, облизываясь.

Российскую границу в Белгороде и вторую границу, украинскую, в Харькове, они проехали без приключений. Таможенники входили в их купе уже бледные, с отрешенными лицами. В глазах — страдание и тоска. У одного — молодого — голова была точно белой пудрой посыпана. Видно, ему много чего пришлось увидеть.

Этот поседевший бедолага не отреагировал даже, когда выпендривающийся Ромасюсик достал целую пачку паспортов. Французские, немецкие, датские, польские, американские и несколько российских. Все были с его фотографией, но на разные имена.