— Верю, верю, но зачем ты пришел сюда и откуда эти цепи?
— Я несу цепь, которую сам сковал себе во время жизни; я сам над нею трудился, над каждым кольцом и вершком ее, и заковал ею свою волю и совесть. Тебя она удивляет?
Скруг затрясся еще больше.
— А знаешь ли ты вес и длину той цепи, которую ты сам ежечасно куешь себе? Семь лет тому назад она была не меньше моей, а с той поры ты не переставал над нею работать! То-то будет цепочка!
Скруг оглянулся назад со страхом и сказал почти со слезами:
— Скажи хоть словечко в утешение.
— Не мне приносить утешение людям; оно нисходит с другого, вышнего мира, и для него есть свои посланные.
Скруг призадумался над слышанным и, по старой привычке, с важностью положил руки в карман, но не подымая глаз и не вставая с колен.
— Но где же искать и найти утешение? — сказал он.
— О жалкая, заключенная, скованная душа! — сказал Марлев. — Не знать, что для каждой христианской души, с смирением творящей свое дело в своем тесном кругу, каков бы он ни был, нет минуты в ее смертной жизни, которая бы не была равно благословенна! Но я? был ли таков? Увы! нет, нет!
— Но вы были всегда хороший делец, — пробормотал Скруг.
— Делец! — вскрикнул его старый товарищ и начал с отчаянием ломать себе руки. — А много я сделал для своих ближних? Часто ли знавал милость, бывал снисходителен к брату?.. — С этими словами он вытянул свою цепь и в неописанном горе ударил ею оземь.
Последние слова товарища еще больше огорчили Скруга.
— Слушай меня, — продолжал Марлев, — мне недолго оставаться с тобою, я пришел сегодня предостеречь тебя и вместе дать тебе, по старой дружбе, надежду и возможность избежать моей участи. Помни, что я тебе даю ее.
— Вы всегда были моим добрым приятелем, благодарю вас.
— К тебе придут три Духа.
При этих словах Скруг повесил нос и сказал слабым голосом:
— Такову-то надежду вы мне обещали!
— Да!
— Нельзя ли обойтись без них?
— Без них… тебе не избежать моей судьбы. Ожидай первого завтра, когда колокол пробьет час.
— Но нельзя ли бы было их принять всех зараз, как я делаю с пилюлями или микстурой? — намекнул Скруг.
— Жди второго на следующую ночь, в тот же час, а третьего — на третью ночь, — продолжал Марлев, не обращая внимания на его слова. — Прощай же и не забывай меня.
С этими словами Марлев взял галстук и начал его подвязывать. Скруг заметил это по щелканью зубов, когда челюсти стали снова приходить на свое место, поддерживаемые толстым жабо.
По мере того как призрак отходил от него, окошко само собой поднималось, и он исчез в сумраке ночи. Улетая, он, казалось, подзывал своего товарища.
Скруг подошел к окошку. Небо было по-прежнему сумрачно, но в воздухе ему слышались странные звуки плача и стенанья, и каждый голос, казалось, стонал себе и ему в обвиненье. И тот же воздух, когда он стал всматриваться, был полон, казалось ему, теней, мчавшихся туда и сюда со стоном и плачем, и каждая тень гремела своею цепью, и каждая цепь — своим особенным звуком. Ему помнилось, что многих он знавал в старые годы. Между прочим, он узнал, по его манжетам и толстому жабо, одного своего старого хорошего приятеля, разумеется, такого же скрягу бездушного, как он сам. Страшная, тяжелая цепь гремела и волоклась за ним и, казалось, заставляла кружиться на одном месте, где внизу на приступке сидела оборванная старуха с плакавшим от голоду и холоду ребенком. Прежний скряга не мог свести глаз с зрелища нищеты, которое он прежде только едва замечал. То протягивал он руки, то рвался подать что-то, — но все безуспешно, и тень его продолжала плакать, как дитя, томиться и стонать над своим бессилием; в этом и состояло общее несчастие, как то замечал Скруг не на одном своем приятеле, но и на прочих, — в том, что перед ними раскрыты были все горести людей, их прежних братий, и дано было все желание горячей христианской души помочь ближнему, и, казалось, даны были все средства, — но невозможность низойти в прежний мир и загладить прежние дела возвращала их к чувству своего бессилия и вечному плачу над собою и невозвратимым прошедшим. Последняя встреча заставила Скруга еще более задуматься; и на эту минуту ему невольно представилось, что и его ожидает впереди такая же участь. — Он сам не знал, была ли то какая-то странная дремота или сон, или все это виделось ему наяву. Наконец странные звуки и бледные тени мало-помалу стали теряться в воздухе… Все стихло и по-прежнему покрылось серым густым туманом.
Скруг закрыл окошко, бросился, не раздеваясь, на постель и заснул как убитый.
