Свет Валаама. От Андрея Первозванного до наших дней - [8]

Шрифт
Интервал

И радовалась, ликовала душа, словно узнавала самое родное.

Долго-долго стоял Дамиан возле сосны, разглядывая ее мощные корни, почти целиком вытолкнутые из скалы, но продолжающие цепко держаться за нее.

– Что, брат, – услышал он за спиною голос. – Не надумал ли остаться в монастыре?

Дамиан обернулся и увидел монаха…

Опираясь на клюку, он стоял на тропинке.

– Желаю, батюшка, остаться… – сказал Дамиан, поклонившись. – Да не знаю, где Бог благоволит.

– А ты, брат, у нас оставайся… – сказал монах. – У нас тут три рода жизни.

– Как это? – удивился Дамиан.

– Три… – подтвердил монах. – Сначала у нас в монастыре трудятся, потом – в скиту, а после – в пустыни. Оставайся, брат… Я тебе свои четки отдам. Десять раз читай «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго», и один раз «Богородице Дево, радуйся…» – до конца.

И он протянул Дамиану четки.

Поклонившись, Дамиан взял их. На Валааме все старцы ходили с такими четками, и теперь и Дамиан оказывался как бы принятым в их число.

– Спасайся, брате! – сказал он, и стало так легко на душе, как никогда еще не бывало.

– Христос посреди нас! – ответил монах, осеняя себя крестным знамением.

– Есть и будет… – сказал Дамиан, и тяжело вздохнул, отстраняясь от чудесного мечтания.

– Отче! – сказал он. – А с кем еще можно посоветоваться на пользу души?

– К отцу Евдокиму сходи, брате… Великий старец – отец Евдоким…

– Да станет ли говорить со мною он? Кто я такой есть – крестьянин неграмотный…

– Не бойся… – сказал монах. – Отец Евдоким сам знает, с кем говорить. Недаром его «духовной удицей» зовут…


Дамиан не мог знать, что старец Евдоким, в недавнем прошлом «внешний монах», обучался внутреннему деланию у белобережских старцев, встреченных им на пути из Соловков. И Евдоким ничего не знал о пришедшем к нему посетителе, но, подобно старцам на дороге, земным поклоном приветствовал Дамиана.


«От его смирения я так растерялся… – рассказывал годы спустя игумен Дамаскин. – Только и мог сказать: желаю спастись, научите!»

– Научим, брат, научим… – ответствовал Евдоким, и слезы «сердечного умиления» оросили его лицо.

Поговорив «на пользу», уже прощаясь, он благословил Дамиана идти к игумену Иннокентию и проситься в монастырь.

Игумен Иннокентий принял Дамиана…


До Рождества Христова Дамиан тачал в монастыре сапоги, а под Новый год отправился домой. Для пострижения в монахи требовалось увольнение от – так называли тогда крестьянскую общину – мира.

Но Дамиан давно уже ушел из крестьянского мира, совершая паломничества по монастырям, и мирлегко смирился с потерей калеки.

Как только вскрылись реки, на барках с хлебом, Дамиан отправился в Петербург. Отец благословил его на прощание иконою, а потом версты три шел по берегу, кланялся и кричал:

– Прощай, Дамианушка! Прощай!

Вот еще раз поклонился и скрылся за пригорком…

В записях рассказов игумена Дамаскина, напротив эпизода прощания с отцом, сделана приписка: «Всегда, как о. Дамаскин вспомнит про это, и заплачет».

Глава шестая

Вот так и совершилось расставание с миром.… Грустно и слезно. Зато Валаам встретил будущего игумена звоном колоколов.

Получилось это так…

В Петербурге Дамиан ожидал на подворье оказии, чтобы добраться до монастыря. А тут приехал монастырский казначей Арсений за ризами, пожалованными монастырю императором Александром I.

Отец Арсений и захватил с собою Дамиана.

Царский дар, как и положено, встретили в монастыре благовестом. Под этот радостный перезвон колоколов и вошел в монастырь новый послушник.


Долги зимы на Валааме.

Уже апрель наступает, а все еще, скованное льдом, стоит озеро. Снег лежит и на скалах. Все бело. Из белизны – темная паутина кустов, темные вертикали гранитных плоскостей да еще лишь припушенные снегом ели и сосны. Без леса совсем тоскливо было бы на Валааме.

Но трудно, трудно растут тут деревья на каменистом грунте, в северных холодах. Сто лет надобно сосне, чтобы достичь нормальной высоты, и почти всегда, как утверждает «Валаамское слово», «преодолев в своей молодости тягости северной жизни, заболевает дерево сердцем, и в старости, а не редко и в зрелом возрасте, сокрушает его сильная ладожская буря».

И не только деревья.

Иные «внешние монахи» тоже не выдерживали душевных, насылаемых врагом рода человеческого бурь… И падали они, подобно заболевшим сердцами деревьям, и великая печаль наступала в монастыре.

«Был пустынник Порфирий, – пишет в своем отчете о Валаамском монастыре святитель Игнатий (Брянчанинов), – живший, как и прочие Валаамские пустынники, самочинно, занимался умною молитвою и пришел в высокое о себе мнение, якобы он свят. Однажды осенью, посетив скитских старцев, хотел возвратиться в свою пустыню и сказал старцам: пойду через озеро. Они не советовали ему пускаться по озеру, которое только лишь встало, но он ответил: “А как же древние святые отцы ходили по водам, ведь и я уже легок стал”. Сколько ни уговаривали его старцы, он не хотел послушаться; спустился на озеро, сделал несколько шагов, лед под ним подломился, и он потонул, прежде нежели могли подать ему руку помощи. Другой старец, Серафим, хотел устроить себе келию непременно в скале, в таком месте, где озеро имеет до двадцати сажень глубины, упал в пропасть, и тело его едва могли отыскать для погребения».


Еще от автора Николай Михайлович Коняев
Рассказы о землепроходцах

Ермак с малой дружиной казаков сокрушил царство Кучума и освободил народы Сибири. Соликамский крестьянин Артемий Бабинов проложил первую сибирскую дорогу. Казак Семен Дежнев на небольшом судне впервые в мире обогнул по морю наш материк. Об этих людях и их подвигах повествует книга.


Трагедия ленинской гвардии, или правда о вождях октября

Сейчас много говорится о репрессиях 37-го. Однако зачастую намеренно или нет происходит подмена в понятиях «жертвы» и «палачи». Началом такой путаницы послужила так называемая хрущевская оттепель. А ведь расстрелянные Зиновьев, Каменев, Бухарин и многие другие деятели партийной верхушки, репрессированные тогда, сами играли роль палачей. Именно они в 1918-м развязали кровавую бойню Гражданской войны, создали в стране политический климат, породивший беспощадный террор. Сознательно забывается и то, что в 1934–1938 гг.


Алексей Кулаковский

Выдающийся поэт, ученый, просветитель, историк, собиратель якутского фольклора и языка, человек, наделенный даром провидения, Алексей Елисеевич Кулаковский прожил короткую, но очень насыщенную жизнь. Ему приходилось блуждать по заполярной тундре, сплавляться по бурным рекам, прятаться от бандитов, пребывать с различными рисковыми поручениями новой власти в самой гуще Гражданской войны на Севере, терять родных и преданных друзей, учительствовать и воспитывать детей, которых у Алексея Елисеевича было много.


Гибель красных моисеев. Начало террора, 1918 год

Новая книга петербургского писателя и исследователя Н.М. Коняева посвящена политическим событиям 1918-го, «самого короткого» для России года. Этот год памятен не только и не столько переходом на григорианскую систему летосчисления. Он остался в отечественной истории как период становления и укрепления большевистской диктатуры, как время превращения «красного террора» в целенаправленную государственную политику. Разгон Учредительного собрания, создание ЧК, поэтапное уничтожение большевиками других партий, включая левые, убийство германского посла Мирбаха, левоэсеровский мятеж, убийство Володарского и Урицкого, злодейское уничтожение Царской Семьи, покушение на Ленина — вот основные эпизоды этой кровавой эпопеи.


Галактика обетованная

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дальний приход

В юности душа живет, не отдавая никому отчета в своих желаниях и грехах. Что, например, страшного в том, чтобы мальчишке разорить птичье гнездо и украсть птенца? Кажется, что игра не причинит никому вреда, и даже если птенец умрет, все в итоге исправится каким-то волшебным образом.В рассказе известного православного писателя Николая Коняева действительно происходит чудо: бабушка, прозванная «птичьей» за умение разговаривать с пернатыми на их языке, выхаживает птенца, являя детям чудо воскрешения. Коняев на примере жизненной истории показывает возможность чуда в нашем мире.


Рекомендуем почитать
Устроители Святой Руси

В книгу известного русского писателя Николая Коняева включены жизнеописания русских святых – от равноапостольной княгини Ольги до убиенного в Чечне мученика-воина Евгения. Их судьбы неразрывно вплетены в духовную историю России. Наше время – время духовного возрождения страны, поэтому фигуры великих русских подвижников, которые служили и служат нам нравственным ориентиром в вечно меняющемся мире, вызывают сегодня особое внимание и уважение.