Свет тьмы. Свидетель - [185]

Армада облаков вывалила на небесное поле битвы, брошены все полки осени, чтоб дать лету последний бой. В глубине черных туч мерцает черное сияние, словно где-то вспыхнули пожарами обширные пространства земли, все ближе сотрясающий грохот канонады, солнце скрылось за тучами, и сумрак, еще более страшный после недавнего сиянья, нежели ночная тьма, то и дело четвертуют ослепительные вспышки небесных гаубиц. Словно пули переднего края, щелкают по бытеньским крышам крупные капли дождя и разбиваются о мостовую. Потом наступает минута затишья, и кажется, что ничего не происходит, а командующий армиями принимает рапорты своих авангардов и решает, что делать дальше. Минута удушающей тоскливой тишины, когда природа замирает в ожидании грядущего ужаса. Раскаленные крыши, камни и стены, листья, пожухлые от жары, возвращают иссушенной атмосфере первую влагу, воздух наполняется резким раздражающим запахом смоченной пыли и быстро испаряющейся воды. Атаку начинает ослепительная молния, и у людей замирает душа, от громового взрыва дребезжат оконные стекла, и небесные хляби, наконец, разверзаются лавинами дождя.

Водосточные трубы и канавки сразу переполняются, улицы во всю ширину затоплены водой, она мчится, словно реки в своих руслах. Рыночная площадь за десять минут превращается в озеро. Бытень уподобляется ковчегу, единоборствующему с расходившимися, заливающими палубу волнами.

Однако местный врач, невзирая ни на что, гонит свой драндулет обратно из Худейёвиц в Бытень. Он отменно пообедал в отеле «Под короной», о чем еще и сейчас вспоминает с улыбкой, но не стал задерживаться там ни на минуту дольше, чем ему позволяло время. В приемной у него уже наверняка полно народу, а избавившись от последнего пациента, он еще вместо ужина долго будет бегать по вызовам. Кто знает, сколько их прибавилось в книге записей. И все же маленький доктор, улыбаясь, мчится вперед с семидесятикилометровой скоростью, потому что больше из своей консервной банки выжать не может. Такая езда ему по вкусу, дождь бьет в переднее стекло, старательные «дворники» задыхаются, выполняя свою бесполезную работу, шоссе превратилось в реку, а машина в моторную лодку, жаль — не видно, как в пучине бурлят колеса.

— Ну что, Божка, правда, здорово? — кричит довольный доктор.

Божка улыбается, кивает головой и говорит «да», чтобы не показаться неблагодарной и невежливой, хотя ей абсолютно безразлично, что творится вокруг. У нее перед глазами взгляд матери, прощающейся с ней. Мать настолько слаба, что не может вымолвить ни слова. Божка хорошо знает, что хочет сказать она этим взглядом, о ком и о чем думает. Какие у нее будут страшные дни и еще более страшные ночи, пока мама не вернется из больницы, если, конечно, вообще вернется. Сегодня Божка как-нибудь проведет свою ночь, но завтра подыщет ночлег в другом месте.

Дождь шумит в кронах сосен. Сюда, на опушку леса в Лесочках, забрался Нейтек. Он промок до костел, и ему уже ни к чему укрываться от дождя, но все же он прижался к корявому стволу дерева, худосочная крона которого, прореженная ветрами, не в состоянии спасти его от хлещущих потоков. Нейтек все еще не пришел в себя от безотчетного ужаса, охватившего его при виде священника, протягивающего ему руку. Резкое охлаждение, которое приняла на себя его распаленная голова, заставляет его трястись в ознобе. Он стучит зубами и не может справиться с лихорадкой. В мозгу его, тяжелом, как железная глыба, нет ни единой мысли.

Все кругом тонет в ливне, подгоняемом вихрем; с каждым ударом грома в воздух выплескиваются новые потоки. Бытень скрылась за их свинцовой стеной. Нейтек один в целом мире, от которого остался лишь стонущий лес за спиной, перед глазами — поле, а под ногами — песчаная тропа, утоптанная немилосердным ливнем. И на самой границе видимого, на болотистой стене пустоты, словно намалеванный торопливой кистью маляра, намоченной в саже, чернеет ствол погибшей от мороза дикой груши с тремя голыми обрубками ветвей, расплывающихся на темном фоне. Этот дичок в конце распаханного поля мертв уже много лет, и никому до сих пор не пришло в голову срубить его.

Кривые ножи молний срывают шелуху дождя, обнажая исчезнувший было край. Он появляется на ослепительное мгновенье, чужой и незнакомый, словно никогда до этого не виденный, чтобы снова с сокрушительным громыханием провалиться в бездну темноты. Гремит гром. Каждый взблеск завершается детонирующим грохотом. И вдруг Нейтеку начинает казаться, будто бездна света разверзлась прямо под ним и он летит вниз вместе сч рухнувшей частью мира, на которой стоял. Волосы у него встают дыбом, он захлебывается собственным дыханьем и чувствует, как страшное напряжением его теле силится разорвать его, словно сам он бомба с взрывчаткой.

Молния ударяет в мертвую грушу.

Трухлявое дерево, несмотря на потоки воды, вспыхивает и превращается в огненный столб. Раскинутые руки, голова, откинутая назад, и белое тело, прогнувшееся в страстном порыве, раскрывает Нейтеку объятья! Он никогда еще не видал свою страсть столь совершенной и прекрасной, как в этом пылающем воплощении. Его сведенное судорогой тело становится упругим, сердце бешено колотится. Он стремительно кидается навстречу своей огненной возлюбленной. Но успевает сделать один только шаг, как горящая груша с треском падает в трясину размокшей земли, издавая змеиное шипение в потоках дождя.