Свет озера - [2]
Успех книг Клавеля связан также с его творческой манерой, своеобразие и обаяние которой заключается в органичном слиянии безыскусной простоты и глубокого внутреннего драматизма. Он пишет как-то очень просто, неторопливо и обстоятельно, но все им написанное озарено изнутри авторским волнением, тревогой за своих героев, достойных лучшей участи, чем та, что выпала им на долю. Простота и добротность прозы Клавеля привлекла читателей еще и потому, что она резко контрастировала с вычурной изощренностью и формальным экспериментаторством французской литературы 60-х годов. «Среди холодного блеска окружающих нас предметов — дизайнов, лишенных живой материальности и следов человеческого присутствия, — пишет известный французский критик Б. Пуаро-Дельпеш, — книги Бернара Клавеля производят отрадное впечатление хорошо и добротно по старинке выполненной ручной работы»[2].
Читатели увидели в творчестве Клавеля, в проповедуемых им нравственных идеалах, в его манере письма как бы своеобразный противовес царящим в «обществе потребления» суете и бешеной погоне за материальным преуспеянием. Этим и можно объяснить «феномен» Клавеля, его огромный успех у читателей. Надо признать, что в какой-то мере его популярность подогревалась и умелой рекламой издателей, эксплуатировавших этот успех. В прессе всячески подчеркивались оригинальные черты облика самого писателя: самоучка из рабочих стал репортером лионской газеты, выбился в крупные писатели, впервые надел галстук по настоянию жены, когда шел получать Гонкуровскую премию, решительный противник автомобилей (не покупает их, имея уже немалые деньги), живет на лоне природы, почти не бывает в Париже, увлекается лодочным спортом, любит своих детей.
Словом, и сам Клавель, и его творчество стали к началу 70-х годов своеобразным символом антиконформизма, антитехницизма, антиурбанизма, что отвечало настроениям миллионов французов.
Но в 70-е годы Бернар Клавель ломает этот рекламный штамп. Его творчество становится более глубоким по содержанию, шире по своей тематике. От частных конкретных случаев, чаще всего невыдуманных, писатель переходит к созданию произведений обобщающего характера, опираясь уже не на свою биографию, а на исторический опыт народа. При этом сохраняются безыскусная простота письма и подкупающая авторская искренность. Эта новая тенденция в творчестве Клавеля — стремление заглянуть в суть явлений, «копнуть поглубже» — стала в какой-то степени приметой времени. Социально-экономический кризис, сотрясающий Францию, вызвал резкое обострение общественных недугов, обнажил органичное, глубинное неблагополучие самой социальной основы общества, заставил многих людей серьезно задуматься. В периодической печати, в социологической, философской, в политической и даже в религиозной литературе стали широко обсуждаться вопросы глубокого, обобщающего характера: о содержании понятий «прогресс» и «цивилизация», о войне и мире, о судьбах гуманизма и культуры, о цели и смысле общественного развития и, главное, о его философско-этической основе. Нравственная сторона прогресса стала главным предметом раздумий Клавеля. Для него человеческая жизнь священна, и, как пишет Клавель в своей публицистической книге «Писания на снегу» (1977), «любое нарушение этого принципа есть посягательство на прогресс»[3]. Общество оценивается писателем в зависимости от его отношения к личности, к судьбе народной. Но Бернар Клавель не философ, не теоретик. Он подходит к этой проблеме не умозрительно, а с чисто человеческой меркой, исходя из своих личных, субъективно-эмоциональных оценок.
Однажды Бернар Клавель пережил, по собственному признанию, сильнейшее моральное потрясение, оказавшее влияние на всю его дальнейшую жизнь и творчество. Находясь в Швейцарии в 1969 году, он по совету одного журналиста посетил небольшой серый, невзрачный на вид дом в Лозанне, где размещалась частная филантропическая организация «Земля людей», которая уже несколько десятилетий занималась спасением детей в разных уголках мира. Дети эти в основном жертвы войн и голода: раненые, искалеченные колониальной бойней алжирские дети, обожженные напалмом вьетнамские ребятишки, распухшие от голода маленькие жители Биафры и сотни детей из других «горячих точек» планеты. Активисты общества «Земля людей» — небольшая группа бескорыстных энтузиастов — организуют сбор средств в пользу детей, вывозят их из опасных мест, помещают в специальные лечебницы, создают детские дома для сирот. Потрясенный тем, что увидел, Бернар Клавель пишет публицистическую книгу «Избиение младенцев» (1970), где приводит страшные документы об изуродованных детских судьбах, взволнованно рассказывает о том, что делает для их спасения «Земля людей», призывает читателей поддержать благородное дело, жертвовать на него средства. Писатель отдает весь гонорар за книгу на нужды этой организации. Он сам становится одним из ее активистов: едет в Бангладеш, помогает голодающим и вывозит оттуда большую группу детей. Книга «Избиение младенцев» заканчивается следующими словами: «Пытаясь облегчить эти страдания, мы все должны при этом продолжать борьбу за то, чтобы в абсурдном мире, где мы живем, прекратили бы истреблять невинных детей»
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Действие романа разворачивается во Франш-Конте, в 1639 году, то есть во время так называемой Десятилетней войны, которая длилась девять лет (1635 – 1644); французские историки предпочитают о ней умалчивать или упоминают ее лишь как один из незначительных эпизодов Тридцатилетней войны. В январе 1629 года Ришелье уведомил Людовика XIII, что он может рассматривать Наварру и Франш-Конте как свои владения, «…граничащие с Францией, – уточнял Ришелье, – и легко покоряемые во всякое время, когда только мы сочтем нужным».Покорение Франш-Конте сопровождалось кровопролитными битвами.
Романы известного французского писателя Бернара Клавеля, человека глубоких демократических убеждений, рассказывают о жизни простых людей Франции, их мужестве, терпении и самоотверженности в борьбе с буржуазным засильем. В настоящее издание вошли романы "В чужом доме" и "Сердца живых".
Роман «Плоды зимы», русский перевод которого лежит перед читателем, завершает тетралогию Клавеля «Великое терпение». Свое произведение писатель посвятил «памяти тех матерей и отцов, чьи имена не сохранила История, ибо их незаметно убили тяжкий труд, любовь или войны». И вполне оправданно, что Жюльен Дюбуа, главный герой предыдущих частей тетралогии, отошел здесь на задний план и, по существу, превратился в фигуру эпизодическую…Гонкуровская премия 1968 года.
Их трое – непохожих друг на друга приятелей, которых случай свел вместе в городке среди гор Юры: Серж – хрупкий домашний мальчик, Кристоф сын бакалейщика и Робер – подмастерье-водопроводчик, который сбежал из дома, где все беспробудно пьют, и он находит сочувствие только у Жильберты, дочери хозяина близлежащей фермы.Они еще не стали нарушать законы. Но когда им удается украсть сыр, то успех этой первой кражи опьяняет и ободряет их. Они решаются на "настоящее дело" в деревне Малатаверн. Серж и Кристоф разработали план, но Робер в нерешительности.Трусость? Честность? Суеверные предчувствия? Никто не может ему помочь, он наедине со своей совестью, один перед ясными глазами Жильберты, один перед этим проклятым местом – Малатаверн.
Романы известного французского писателя Бернара Клавеля, человека глубоких демократических убеждений, рассказывают о жизни простых людей Франции, их мужестве, терпении и самоотверженности в борьбе с буржуазным засильем. Перевод с французского Я.З. Лесюка и Ю.П. Уварова. Вступительная статья Ю.П. Уварова. Иллюстрации А.Т. Яковлева.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.