Свет на пути. В синем небе нет следов - [30]

- Мы видели тебя по телевизору, Бхагван. Но ты не бойся этих псов — ты их одолеешь, потому что они не правы.

И судебный маршал сказал мне:

- Такого на моем веку еще не было... за твоей судьбой следят сотни тысяч человек по всей стране.

В конце концов, они додумались вот до чего: как-то глубокой ночью тайком ото всех они перевезли меня в другую тюрьму. Никто не знал,где я. Они сказали мне,что я должен расписаться в их бланке чужим именем, что я должен подписаться именем Дэвид Уошингтон.

Я сказал им:

- Это же противозаконно. Вы заставляете меня совершить преступление. Но зачем вам это? Просто чтобы никто не проведал, что я в это тюрьме, и тогда вы сможете сделать со мной что угодно... Вы сможете даже убить меня — я ведь никогда не был в этой тюрьме, — а вы потом просто заполните фальшивую справку об освобождении Дэвида Уошингтона.

Я сказал им:

- Сами заполняйте этот бланк. Своей рукой я не буду делать ничего противозаконного. Заполняйте бланк, а я потом подпишу.

Маршал заполнил бланк, и расписался своим именем. Он посмотрел на подпись и спросил:

- Что это?

Я ответил:

- Должно быть Дэвид Уошингтон.

А потом я сказал ему:

- Запомните, это мое имя, и его знают во всем мире. Завтра утром вам придется встретиться с журналистами, и они спросят вас: «А где же Дэвид Уошингтон?» Найдите его, и пусть он повторит мою роспись. Или найдите кого угодно, кто бы мог расписаться за меня.

И тем же утром,в пять часов,они снова повезли меня в другую тюрьму. Я просидел там всего три-четыре часа, потому что они поняли, что сделали глупость, и что на этом их могут поймать. И я сказал им:

- Завтра утром об этом будут говорить в новостях.

Когда нас только везли из аэропорта, со мной была девушка, которую вскоре должны были выпустить. Я сказал ей:

- Сделай мне небольшое одолжение.

Она сказала:

- Бхагван, я сделаю все что ты хочешь.

Я сказал:

- Я ничего не хочу. Ты просто сиди тихо в углу — ведь со мной будут разбираться в первую очередь. Ты сиди и просто слушай весь разговор, а потом ты все передашь журналистам, которые будут ждать за дверьми. Когда тебя выпустят, просто повтори телевидению, радио и прессе все, о чем говорили мы с маршалом.

Именно так она и поступила. Америка обо всем узнала уже из шестичасовых новостей. Всем было так стыдно. Всем американцам было стыдно за их бюрократическую машину. И вот что забавно: те, кому раньше не было до меня никакого дела, кто и имени моего никогда не слышал, теперь эти люди были готовы защищать меня — повсюду.

Я думаю так, что если в вас есть нечто, что указывает на вашу подлинность и делает вас олицетворением истины, люди непременно встанут на вашу сторону. И уж совсем разумеется, что близкие вам люди будут защищать вас еще сильнее, даже иногда чересчур сильно. Например, Вивек весьма осложнила мне жизнь — я это понял только за те двенадцать дней, — потому что она оберегала меня от всего так усердно, что я попросту разучился что-либо делать. За все эти годы я даже забыл, как выдавливать на щетку зубную пасту... или как менять постельное белье; стал забывать брать с собой в ванную полотенце. За те двенадцать дней я только один раз принял душ,да и то благодаря постоянным напоминаниям Вивек, которая, встретив меня в суде, первым делом спрашивала:

- Ты помылся?

Я говорил ей:

- Я помоюсь, просто как-то странно самому нести полотенце и мыло. Может, было бы лучше, если бы я просто пролежал эти двенадцать дней с закрытыми глазами.

За двенадцать дней я ни разу не менял ни простыней, ни наволочек. Даже сестры в больничных палатах стали заботиться обо мне! Они говорили:

- Вам надо бы поменять простыню, надо постирать вашу одежду.

Я отвечал им:

- Да не волнуйтесь. Осталось всего несколько дней, и тогда я буду мыться сколько захочу, буду менять робы и простыни... не переживайте.

Все они действительно очень за меня переживали, видя, что я почти как ребенок. Старшая медсестра даже стала следить,чтобы я чистил зубы по утрам. Она говорила:

- Не получите завтрак! Хотите есть — марш чистить зубы!

И она не отступала!

Я соглашался:

- Уже иду.

Она потом говорила:

- Забавный вы человек. Обычно к нам пристают: «Дай то, дай это». Только вы один не жалуетесь и ничего не просите. Наоборот, это у нас голова болит, потому что вы вообще ничего не делаете. Только лежите себе с закрытыми глазами! Может у вас там в душевой грязно? Так вы ходите в наш душ, мы никому не скажем, потому что это не разрешается. Обычно заключенным нельзя мыться в душевой врачей, но для вас — без вопросов, в любое время. Мойтесь себе на здоровье, только не запирайтесь изнутри. Мы сами прокараулим, чтобы никто не вошел.

Я спросил:

- А что так?

Они сказали:

- Мы вам не доверяем. Запретесь изнутри, а вдруг с вами что-нибудь случится, вы упадете или еще что? Как нам тогда войти? И тогда все узнают, что мы пустили вас в нашу душевую, а это против правил.

И они каждый день приносили мне свежую одежду. Они ухаживали за мной как могли. И в день, когда я уезжал, все сестры — их было пятеро — все они ревели.

Я удивился:

- Вот те на! Что же вы ревете?

Они сказали:

- Жалко вас отпускать.

Я сказал:

- Ничего себе! Если бы меня там не ждали мои люди, я бы остался с вами.