Но, говорят, на склоне ночи, под утро и вечером, в сумерках, душа понятней чужому взгляду. Правда, не всякому, не любому - нужен особый дар. И если дано, она откроется на исходе дня полней, чем днем.
Так говорят, хотя многие верят лишь в ясный свет полдня.
Сима сидит на полу, ее преданный взгляд плотно лежит на Митином лице, как тяжелая, грубая рука.
Митя от взгляда просыпается. Веки его разомкнулись, он потянулся. И, встретив близко неподвижные глаза, вздрагивает. - Опять вперилась! Мать! кричит он требовательно. - Что пустила эту заразу?! Спать на дает!
Сима поднимается, отходит к печи и садится на пол.
Осенью Митю возьмут в армию. Кто знает, кем он станет, - кем-то станет, дороги открыты - выбирай. Одно известно: в деревню он не вернется - мир большой...
Долгими туманными вечерами Сима будет ходить от дома к дому, подходить к светящимся окнам и неразборчиво мычать: "Мы-ы-тя..." единственное слово, которое научилась говорить.
Хозяева уже знают, это повторяется каждый вечер, и никто не выходит. Только изредка какая-нибудь сердобольная старушка пожалеет убогую, высунется в приоткрытую дверь и скажет:
- Нет твоего Мити...
Дома Сима будет подолгу сидеть перед печью, иногда встанет, заглянет за занавеску, где стоит пустая кровать, хотя сестра повторяет каждый день:
- Нет Мити, уехал...
Но Сима по-прежнему будет заглядывать за занавеску и ходить по домам.
Дарья тоже не станет жить в Выселках, уедет, и след ее затеряется в далекой стороне. Симу будет встречать мертвый дом, заколоченный старыми досками...
Но это потом, позже, не скоро, а пока Митя пришел рано, включил телевизор, который показывает хоккей из Канады, и гул, и волнение далекой страны, пролетев полмира, попадают в избу.
Сима сидит на полу, смотрит на экран и рассеянно, неизвестно чему улыбается.
