Свет маяка - [44]

Единственным печальным для них происшествием в Северном море был обстрел двух катеров немецким самолетом, который, пикируя несколько раз, перебил своими пулеметами большую часть экипажей.

Выводы, которые сделало адмиралтейство в 1918 году, можно свести к двум основным: катера — опасное оружие для противника, пока он еще не научился с ними бороться, поэтому фирме следует выдать большой заказ с заданием увеличить размерения СМВ для повышения их мореходности; как правило, СМВ должны действовать ночью, чтобы не попадать под огонь штурмующих самолетов[21].

Авторы не сказали главного: почему «владычица морей», имевшая в строю более двух десятков дредноутов перешла на использование таких малогабаритных кораблей, которые получили в самой Англии почти презрительное прозвище «москитных сил». Дополняя Торникрофта и Бремнера, надо сказать, что после Ютландского боя стратегия так называемых великих морских держав зашла в тупик. Оказалось, что прошли те времена, когда линейные корабли решали проблему господства на море. Подводные лодки реально угрожали коммуникациям островной Британии.

Начались лихорадочные поиски новых сил и средств. Линкоры стали беречь и не выпускать из гаваней. Приходилось думать о том, что у США больше возможностей строить новые линейные корабли, а следовательно: к концу войны стать сильнее Великобритании. Вот почему наряду с ростом авиации стали быстро развиваться торпедные катера, в том числе и как противолодочные силы. Их малые габариты облегчили скрытую переброску одного дивизиона в Финляндию для борьбы с советским флотом.

Остается привести короткую выписку из этой статьи:

«Операция катеров проводилась на Каспийском море, на Архангельском фронте и в Балтике, из которых наиболее интересными были: успешная атака лейтенанта Эгара на „Олега“ и последующий прорыв внутрь Кронштадтского порта, когда торпедами были потоплены „Память Азова“, „Андрей Первозванный“ и „Петропавловск“».

Такое заключение очень далеко от истины и напоминает больше рекламу фирмы, чем историческое исследование.

Торпедные катера первое время ошибочно назывались новым оружием, и идея их создания неправильно приписывалась британскому флоту[22]. Что же касается хвастливой лжи в военных реляциях, то и это далеко не ново. Послушаем того же Бремнера и его друзей, когда они сидели не в Лондоне, а давали показания после 18 августа в Кронштадте, предварительно хлебнув полусоленой смеси, которая получается из невской воды и той, что приносится ветром из Финского залива.

7

С рассвета поползли всякие слухи:

— Потоплено не то два, не то три катера, и все «Гавриилом». Англичане атаковали со стороны Питера!

— Из воды выловлено несколько человек. Среди них русский офицер. Он провел катера между фортами!

— А иначе разве решились бы англичане лезть ночью внутрь чужой гавани?!

— На «Азове» погиб один человек. Решил не вылезать из каюты по тревоге. Можно сказать, проспал переход в другой мир!..

И далее в том же духе, вернее, в форме самых различных домыслов, тем более что впечатлений было очень много, а толком никто ничего не знал.

Наступило ясное, тихое и прохладное утро. Небо почти все в облаках высоких ярусов, но с отчетливой видимостью по горизонту не только до Ораниенбаума, но и до Петергофа и Красной Горки.

«Андрея» бережно волокли в сторону доков обступившие его буксиры.

Не успели на «Кобчике» убрать стреляные гильзы и начать большую приборку, как откуда-то пополз новый слух, что скоро с «Гавриила» на берег повезут пленных англичан.

Вот когда сказалась реакция пережитого за ночь! Стихийно, нарушая уставы и инструкции, толпы матросов, кто в чем был, потянулись на Усть-Рогатку и к Петровской пристани в расчете увидеть ночных налетчиков. Черные бушлаты и парусиновые робы показались на стенках всех гаваней и доков, на дорожках порта. Матросы обгоняли друг друга, постепенно образуя сплошную толпу, пробивались к месту подхода катера.

Договорившись с комиссаром, я тоже пошел на Усть-Рогатку. Очень хотел лично опознать сволочь, которая помогала англичанам. Надо сказать, что матросская масса была возбуждена, и возбуждение это все время росло.

Многие писатели, включая классиков, отмечали, что в характере русского воина — ожесточенно драться с врагом, особенно когда он знает, что дерется за правое дело. Но кончается драка, бой или сражение, и русский воин способен сразу отойти, остыть и дать закурить тому, с кем недавно сражался не на жизнь, а на смерть. Дать напиться раненому, перевязать его, начать задушевный разговор почиталось почти обязательным завершением батальных сцен.

Литературная традиция донесла это свойство великой русской души вплоть до 1917 года включительно. Очевидно, в какой-то мере эта отходчивость действительно есть у русского человека. Но не всегда литературная традиция находила себе оправдание в условиях классовой войны. Конечно, было бы дико блюсти эту традицию там, где еще висели не снятые с виселиц советские люди с вырезанными звездами на груди или лежали истерзанные тела после экзекуций контрразведки.

8

В данном случае антианглийские настроения определялись не только нервной реакцией после ночного напряжения и обидным сознанием того, что военная хитрость удалась врагу. Последствия боя были перед глазами всех — подбитый «Андрей», один из двух линкоров действующего отряда кораблей Балтийского флота, и затонувшая плавбаза «Память Азова».