Свет глубоких недр - [4]

— Нет! Не радиоактивность! Другое!

Приходилось ждать, пока поправится, Вадим. Без него в походе трудновато.

За три дня снег стаял. И сопки сразу же оказались зелеными, лохматыми от распустившегося стланика. Они всегда в косых лучах солнца, всегда в легкой дымке. Дрема насытила даль, и воздух не шелохнется.

Лелька и Саша брели сквозь ожившую болотную траву… Между кочками кое-где белела наледь…

— Это замечательно. На глубине двух километров мы первые открыли аномальную полость. Магнетометрически она определяется абсолютно точно. Там вещество с несомненно магнитными свойствами. А плотность его чуть меньше единицы. Как же это может быть?

И Саша умолкает, думая о том, что магнетизм — прежде всего свойство железа и его окислов — тяжелых соединений.

Леля всматривается в расплывшуюся даль. Небо уже иное, без прежних необычных оттенков, но тоже затуманенное.

— И вдруг вот эти твои чешуйки… Ты понимаешь, что это может значить?

«Милый! Родной! Ученый чудак! Даже сияния этого не видишь. Как здесь много ключей! Неужели не слышишь, Саша, как их шум сливается с простором сопок?.. Есть же такие отрешенно-одержимые!»

Она любовалась молодым Сашиным лицом: гладко зачесанные волосы, широкий лоб… Бронзовые бицепсы спортсмена… Смотрит внимательно и ласково. Он, видимо, понял, что она не слушает.

— Удивительно прекрасный вечер. Эти белые ночи бесподобны…

Когда подходили к домику, увидели три застывшие фигуры… Ксения Михайловна полулежала в шезлонге и шила.

Вадим и Эдуард стояли с той стороны, где поднималась Луна.

Пройдет неделя — вторая, и тучи гнуса насытят воздух. Тогда не полюбуешься белой ночью. Не будешь дышать этой свежестью.

— До чертиков хорошо! — негромко бросил Эдуард.

Вадим не ответил. Он стоял с закрытыми глазами, подавшись телом вперед, как будто хотел бежать Луне навстречу

2

Ксения Михайловна соорудила два подобия водолазных костюмов с термоизоляционной прокладкой.

— Только в кипяток не лезть!

— Без особой необходимости никто не полезет, — ответил Александр. Но она не верила и ему. Сердцем чувствовала: жажда неизвестного возьмет верх над его рассудительностью.

Отправились в путь утром. Вернее, бесконечным утром, потому что летом всегда кажется: восходит солнце, так низко оно плывет над горизонтом. И очень свежо.

Вадим шел впереди. Теперь, хотя в этом и не было необходимости, он надел темные очки. Широко шагал, не оглядывался, но спиной чувствовал, как тоненькая Леля идет рядом со стройным, всегда элегантным Александром.

Саша ласково улыбается, а она говорит, как всегда быстро и непоследовательно:

— Сколько я ни нюхала — не пахнет! Это значит, они очень стойкие, нелетучие. Я помню в лаборатории у папы стаканчики с разноцветными порошками: и оранжевые, и красные — всех цветов от желтого до черного. И мне почему-то кажется, что наши пластинки и папины полиины — родственники.

Отец Лели, химик-органик, много лет работал над созданием высококачественных органических полупроводников, веществ, которые могут служить и источником тепла, и светиться, охлаждаться и нагреваться. Свою единственную дочь он пытался приобщить к науке. Но Лелька только фыркала.

— Не для меня! Не с моим характером эту кухню разводить!

Малиновые пластинки, гладкие и яркие, напоминали лабораторию отца — сложнейшие системы из колб, муфельных печей и стеклянных холодильников.

Петр Петрович Логинцев, человек очень общительный и энергичный, такой же непосредственный и немного сумасбродный, как дочь, всегда был чем-то увлечен.

Леля любила наблюдать, как он, подняв над головой колбу, победно потрясал ее содержимым или влюбленно всматривался в игольчатые кристаллы на дне. Он мог восторгаться всем: и дурно пахнущей смолой, и люминесцирующей тяжелой жидкостью, и отдельными кристаллами, иногда очень большими, выросшими в каких-то специальных условиях. Но особенно он любил сажу, черную, грязную сажу.

— Углерод-три. Понимаешь, это углерод-три — карбин?!! На Земле его нет. Но в спектрах далеких туманностей существует частица из трех атомов углерода. У нас он получен впервые.

Отец встряхивал пробирку и, приоткрыв пробку, высыпал порошок на воздух.

Тогда и Леля приходила в восторг. Матово-черный порошок сам вырывается, разлетаясь во все стороны, как будто каждый кристаллик — одноименный магнит и отталкивается от других.

Глубоко не вдумываясь в значение этих опытов, Леля понимала, что все это очень важно. И верила: из таких веществ будут строить электростанции, именно эти черные кристаллики, если не на ст. о, то во всяком случае на девяносто процентов, смогут улавливать энергию солнечного света.

Но это будет очень и очень не скоро. А Лельке нужен простор. Только широчайший воздух может дать ей чувство необычного. Как тогда, когда она мчалась по сверкающему насту. Навстречу просыпающемуся стланику. Ее даже подземелье не давило, она не боялась потеряться среди бесконечных галерей. Чувствовала — там неизведанное.

К полудню достигли знакомых сопок. На зеленой траве вспыхнул костер. Забулькала похлебка в котелке.

Ветер разносит дымок.

Лелька смотрит в небо. Оно сегодня совсем ясное.

— Мама говорит, — начала Лелька, — что есть планеты никакие. Это Меркурий. Там только камень и жар, холод и камень — больше ничего. Они не могут быть ни печальными, ни счастливыми. Им явно не повезло. Углерод остался минеральным, в виде карбонатов. Мама любит говорить о печальных планетах и о счастливых. Я расскажу когда-нибудь об этом. Сейчас я думаю: может быть, мама права и эти пластинки — частицы другой судьбы нашей Земли, судьбы очень печальной.