Свет глубоких недр - [23]

Страх Александра достиг апогея. Сейчас… Сейчас произойдет что-то непоправимое… Ворвавшись в этот мир, странствуя в его дебрях больше месяца, люди не могли не нарушить равновесия… И реакция последует незамедлительно! Хотелось закричать:

— Назад!

Но почему? Почему? Все по-прежнему вокруг. Вверху клубятся серо-белые непрозрачные облака. Желтая светящаяся пучина под ними…

Вадим застыл у штурвала: ни волнения, ни нервозности. Кажется, он даже вспоминает что-то приятное. Чуть-чуть улыбается.

А Ксения Михайловна над столиком. Острием иглы выковыривает крапинки из оплошной пластмассы.

Тишина… Едва хлюпает вода о борт. И вдруг голос Петра Петровича:

— Немедленно уходить… Сверху нарастает гул. Надеть скафандры.

Вадим мгновенно погрузил лодку.

Золотистая вода с розовыми разводами не казалась больше пристанищем покоя, хотя только прежняя серебристая рябь волновала поверхность.

Все насторожилось и, продолжая сиять, приготовилось к смертельному бою.

Лодки стремительно скользили к единственному выходу, к скважине.

Петр Петрович следил за скоростью. Быстрее! Быстрее! Успеть бы!

Он не совсем точно знал: успеть бы что… Но для него несомненно: нависла опасность… Что это? Периодический сброс вод? Или реакция на их пребывание?

Какое это имеет значение!

Эдуард, веретенообразно вытянув прозрачный корпус лодки, влетел в проход. Десять метров темноты, пятьдесят, семьдесят… Сто… Они не могли понять, где Вадик, двигается ли он.

И вдруг предельно ясно, четкое:

«Цок! Цок!»

Цокало сзади. Эдуард не замедлил хода.

Застопорил машины лишь тогда, когда раскрывшийся простор зеленой воды наполнил даль. Не гнутся лапчатые листы каменных пальм. Как алмазы, как сапфиры, переливаются в них огни. Тишина и немеркнущая иллюминация.

И сзади тишина.

— Внимание! — крикнул Эдик. И тогда они увидели. Сверху неслышно скользили темные полосы. Вот они догнали друг друга.

«Цок!»

Эдик осторожно продвинул лодку в самую гущу пальмообразных деревьев. Их тень исчезла с чистой воды. И полосы успокоились, разошлись.

— Вот он какой, сторож этого мира, — шепнул профессор. — Равновесие не должно нарушаться! Постороннее выбрасывается этими пластинами. Вот вам и самосохранение!

— Их нет! — очень тихо заметил Эдик. — Боюсь, как бы такой же «сторож»… Я… пойду… обратно… сквозь скважину…

Эдик всегда бледен. Но сейчас он казался бледнее обычного… Редкие веснушки на носу исчезли совсем. Профессор понимал, что другого выхода нет.

— Иди!

Леля стала у руля.

Эдик, неуклюжий и громоздкий в термоводолазном костюме, пристегивал к поясу провода…

Если надо — они проведут ток от лодки. Эдик плыл в мутной воде, гроздьями поднимались пузыри над шлемом. И скрылся в скважине.

Лелька и профессор Логинцев ждали около часа.

В вечной и мертвой зелени гигантских листьев не гасло, не исчезало сверкание огней. А в кабине казалось, что в мире осталось единственное движение — суматошный бег секундной стрелки на часах.

Наконец сигнал: «Давайте ток!»

Лелька нажала кнопку.

«Д-зок! Д-зок!»

Лелька не улавливала времени. Стрелка на светящемся циферблате заметалась. Нет сил зафиксировать ее положение.

А вода — изумрудно зеленая, даже спокойная. Без теней. Где вы, тени? Где?

И вдруг… Скафандр вынырнул внезапно. Лелька не сразу поняла, кто это… Второй, третий… четвертый… Все!!! И сразу увидела ненавистные тени. Полосы стремительно надви-, гались. Подземный мир ревностно охранял свои владения.

Ни Саша, ни Вадик — никто из них не замечает. Медлить — гибель…

И Лелька в воде… Набросить провод на черные пластины… Подбиралась осторожно, рассчитывая каждое свое движение. Провод лег на острие… Отплыла. Подняла руку.

— Папа! Ток!

Смотрела, как корчатся, отступая, полозья, готовая броситься на них, если остановятся. Ее окликнули. Вадик.

— Быстрее в лодку!

Сам шел замыкающим. А потом, не снимая костюма, встал у штурвала.

Шестеро в лодке, а она рассчитана на троих… Немедленно к выходу!

8

Как Лелька ненавидела этот мутный мир! Больше суток они бьются у его выхода. Как проникнуть в узкое жерло гейзера, того самого гейзера, что привел их сюда?

Вадим, сам как каменное изваяние, не выпускает из рук рычаги управлений. За сутки не сказал ни слова, за сутки ни разу не взглянул на Лельку. И профессор молчит. Он сидит здесь же, в аппаратной, приткнувшись в уголке, и считает, исписывая листок за листком.

Лелька знает: от этих цифр зависит жизнь. Изъеденные солями стены л одни проросли, матовым налетом. Им не выдержать больше ни повышенной плотности тока, ни высоких температур. Силиколизавирол не оправдал себя в длительном испытании.

Как Лелька ненавидит эту духоту… В кабинах температура не может упасть ниже тридцати градусов. Саша очень разговорчив.

— Теперь везде и всюду будем говорить: мы пришли из сказки. Разве не сказкой было то, что мы видели: золотистая рябь розовой воды… Горящие изумруды, кровавые сапфиры в зелени фантастических зарослей? И разве то, что перед нами сейчас, не сказка?

«До чего же ты болтлив!» — с презрением думает Лелька.

Но он увлечен, уверен в себе.

— Можно считать установленным: полииновые породы образуются и сейчас… высокомолекулярная органика поступает из капилляров. Значит, там карбиды… реакции полимеризации, конденсации…