Сверхзадача - [15]

Условием для милосердия является отсутствие прямой опасности для жизни и полное брюхо. Еще несколько лет, еще несколько тысяч убитых и съеденных косматых, и это чувство обретет свое название и место. Останется в живых большее число беззубых стариков, будут кормить воинов, получивших раны в бою, даже если нет надежды на выздоровление. Сила племени, обилие пищи уже сейчас позволили бы проявить подобную гуманность. Наступит день, и повторение случайностей выльется в закономерность, и отношение любого члена племени к своему ближнему станет определяться этим словом и понятием, как нечто привычное и повседневное, еще задолго до того, как их изобретут. Но Юму родился слишком рано для этого. И с тех пор как вышел из-под защиты материнской любви Яды, своей жизнью обязан только собственной ловкости.

Конечно, слишком просто было бы называть ловкостью тот чрезвычайно сложный процесс, в результате которого внешние обстоятельства ни разу не брали верх над его способностью к адаптации, но каждый раз требовали напряжения всех сил, разума и воли для анализа и обобщения вновь обретенного опыта, с тем чтобы использовать в то же время его врожденные и благоприобретенные качества, равно как и случайные обстоятельства, иногда благоприятные, иногда нет, но никогда не роковые, тоже играли немаловажную роль. Именно благодаря сложному переплетению обстоятельств и причин, отношениям и поступкам окружавших его соплеменников, он закалился настолько, что вопреки своей хромоте остался в живых.

Обработать и проанализировать всю огромную массу перечисленных компонентов, сосредоточенных в ничтожно малой клеточке мироздания, было бы под силу разве только Большому Мозгу, электронному разуму «Галатеи». Если бы, разумеется, ему поставили такую задачу. Но Большой Мозг такой задачи от Гилла не получал, да и не мог получить. Подвергнуть анализу жизнь какого-то полудикого хромого, который откликался на кличку Юму и принадлежал к племени людоедов, переживающих эпоху раннего неолита? Тем более что за время от смерти Гилла до рождения Юму раны на деревьях, пораженных лучами реакторов «Галатеи», зажили, а сами деревья стали толще на добрую сотню годовых колец. Нет, Большой Мозг был занят выполнением другой задачи, точно по программе, составленной для него Гиллом перед смертью. Правда, она была не особенно сложной. Во-первых, при обнаружении в радиусе одного километра от корабля предмета весом более ста килограммов включалась предупредительная сирена, а через шестьдесят секунд давался выстрел лазерным лучом. Гилл либо ошибся в оценке быстроты реакции двурогих, либо просто не предполагал, что они настолько глупы. Именно в этом таилась причина того, что, вопреки воплям сирены, большое число этих животных гибло от смертельного жала лазера, поставляя свежее мясо к столу косматых. Вторая часть программы сравнительно редко вступала в действие: на дистанции пятьдесят метров уже независимо от массы движущегося к «Галатее» предмета включался направленный пучок инфразвука такой частоты — Большой Мозг, разумеется, не вникал в существо дела, — которая вызывала у живых существ чувство панического ужаса. К тому времени, когда радиоактивность из-за аварии реактора упала ниже уровня, определенного Гиллом, два пункта программы автоматически изменились. Мозг выключил сирену полностью, а рецепторы слежения на ближнем — пятидесятиметровом кольце, получив внешний сигнал, трансформировали его уже в другую, более сложную систему. Разумеется, Большой Мозг не отдавал себе отчета — как это делал Гилл, составитель программы, — в конечной цели своей деятельности. Команды, которые он отдавал различным системам, зависели только от наступления или ненаступления определенных внешних условий, параметры которых были заранее установлены программистом и введены в электронную память. Эту цель, или, по крайней мере, ее часть, как ни странно, суждено было познать существам, находившимся на самой низкой ступени развития разума, — Ваи и его сородичам по орде. Сначала То испускало вопль и поражало смертью, потом замолчало и убивало без предупреждения, приближаться к нему строжайше запрещалось. Однако эту утилитарную истину красные охотники, истребившие орду Ваи, не унаследовали от своих предшественников, хотя и стремились овладеть содержимым черепных коробок косматых лесных обитателей, но совсем в иной форме — просто чтобы съесть. Между тем именно эта тоненькая и далеко не всем ясная цепочка взаимозависимостей, возможно, очень существенно могла бы повлиять на судьбу не только Юму, но и его племени.

Юму понимал: не миновать беды. Он стоял, как привык это делать после смерти Яды: весь упор на здоровую ногу, чтобы, сделав прыжок в сторону, исчезать, словно тень, не шевельнув даже листик на кусте.

…Эор продолжал говорить, все энергичнее помогая себе жестами. Дау кипел от злости уже после первого упоминания о Юму, остальные охотники тоже волновались все сильнее. Каждый должен совершать поступки только по своему рангу, чтобы не оскорблять авторитет вышестоящих. А табель о рангах можно изменить лишь двумя путями: либо славой, добытой в бою, либо победой над соперником в поединке. В обоих случаях решает Дау; только он называет имена воинов, имеющих право занять место у первых двух костров на победном пиршестве, только он разводит охотников, бьющихся в поединке, не допуская, чтобы они изувечили друг друга настолько, что это обернется ущербом для всего племени в целом. Биться насмерть полагается только за место вождя, таков закон. Того, кому он присуждал победу, Дау обнимал за плечи, а побежденный спешил скрыться, зная, что через минуту на него бросятся оба: и победитель, и сам Дау. Конечно, случайно набрести на добычу вроде убитого хрюка дозволено каждому, тем более такому уважаемому охотнику, как Эор. Можно и раз, и два, и хоть десять, это лишь поднимет его авторитет, хотя и испортит настроение Дау. Но чтобы это сделал ничтожный Юму?